Тодор Кондов - Передает «Боевой»

В кабинете директора полиции возле окна сидел генерал Михов. Какой-то подполковник охранял особу генерала.

— Подполковник, выйдите! — приказал Михов и, убедившись, что остался с арестантом наедине, указал ему на кресло напротив себя. — Садись, доктор.

Пеев подчинился. Ему наверняка пришлось перебороть в себе желание повернуться и выйти. Но это означало бы пожелать добровольно спуститься в камеру пыток. Доктор не отказался и от предложенной ему сигареты. Дымок сигареты вызвал головокружение, и по изнывающему от боли телу разлилась приятная слабость. Он знал, что Михов пришел не из любопытства. Значит, напряжение растет. Значит, надо ждать новых ночных встреч с «молодчиками» Гешева, Костова, Делиуса.

— Пеев, мы старые знакомые. Не стану спрашивать, зачем ты заварил эту кашу, именно ты, один из самых уважаемых юристов в Софии.

— Не имеет смысла.

— Знаю. Я пришел в связи с Никифоровым. Если ты джентльмен, ты откажешься от занятой тобой позиции. Я не прошу, чтобы ты стал предателем. Никифоров раскрыт, арестован и сам во всем признался. Скажи, вы готовили переворот? С кем из генералов?

— Михов, переворот уже имел место в Пирине, когда там появился первый вооруженный партизан. Сталинград предрешил исход войны. В таком случае зачем переворот, да еще с помощью генералов?

— Ты только не увертывайся! Спрашиваю: кто кроме Никифорова?

— Никифоров замешан в моих делах ровно столько же, сколько и вы, Михов!

Генерал вскочил:

— Хочешь запятнать всех?

— Нет. Я выражаюсь предельно ясно. Моя работа начиналась и заканчивалась тем, что я информировал Москву о немцах в Болгарии.

— Пеев! Ты живым отсюда не выйдешь!

— Допускаю.

— Иди, но имей в виду, во всем будешь виноват сам.

Пеев улыбнулся: Михов был достаточно туп и не понял, что выдал страхи всех власть имущих.

Они боятся переворота. Значит, не доверяют уже и армии. Боятся движения Сопротивления. Значит, признают силу вооруженной армии партии. Ищут выхода. Это уже что-то новое.

Жаль Никифорова. Он мог бы продолжать бороться. Если они раскрыли и этого генерала, если доказали, что он боец на фронте борьбы против гитлеровской Германии, им нечего завидовать.

Михов стал нервно ходить по комнате.

— Пеев, мы ликвидируем вас, большевиков. До свидания. Ты чересчур туп. Я явился собственной персоной засвидетельствовать тебе свое уважение, а ты…

— Михов, сдается мне, что ты окажешься на моем месте, но никто не будет уважать тебя и никто не станет играть с тобой в доброжелательство. Суд будет суровым.

Генерал с насмешкой посмотрел на него:

— Терплю, выслушиваю тебя, как видишь.

— Но ради чего, Михов?

Генерал хлопнул дверью.

Елизавета Пеева находилась в камере номер двадцать девять. Кончилось то время, когда ее держали под домашним арестом. Теперь господин Никола Гешев хотел показать свою изобретательность супруге самого опасного врага царя. По его распоряжению арестованная получала хлеб и воду с большим опозданием. Гешев давал ей возможность слышать, как пытают незнакомых ей людей, и старательно скрывал от нее, что и ее мужа пытают. Он объяснял своему поминальному шефу Антону Козарову:

— Но она же мне не нужна. Не нужна. Убежден, что и она замешана, но косвенно. Хочу расстроить ей нервы на всю жизнь.

Козаров все же никак не мог понять, почему Гешев относится к ней не так, как к остальным.

— Шеф, она выйдет отсюда с переломанными костями, но побои только озлобят ее. Мы оставим это напоследок. Сейчас я хочу потихонечку выматывать ей душу. Для меня самое большое удовольствие, когда люди превращаются в пластилин, в студень. Вот тогда я ее и выпущу. И даже сто приговоров покажутся ей пустяком.

Гешев приводил ее на допрос всегда в конце какого-нибудь другого допроса. Елизавета «случайно» заставала в камере пыток последние мгновения драмы, когда агенты выносили оттуда обезображенных мужчин и женщин, а полицейские с ведрами воды отмывали следы крови на полу. Гешев всегда приводил ее на допрос, когда в камере предварительного следствия находился кто-нибудь из «более голосистых», как он любил выражаться.

— Прошу! — говорил он и подавал Елизавете стул и очень радовался, если на спинке оставались следы крови.

Однажды Елизавета заметила чью-то кровь на своих руках: она прикоснулась к столу. Побледнев, она сползла со стула, но ее подхватили и плеснули в лицо холодной водой.

Елизавета очень хорошо помнила, сколько раз их посещали советские товарищи, но на каждом допросе повторяла, что таких посещений было всего пять. Пять официальных посещений. На них присутствовали такие люди, как Говедаров. Она описывала внешность «опасных» гостей, пересказывала безобидные разговоры, которые они вели.