Сергей Петрович собственными глазами видел, как поезд увозил Мангова в Германию. Но Гешев не заметил, что он «наблюдает» отъезд «своего» человека. Ясно! Советский разведчик попался на удочку «Цыпленка».
Ясно, господин Гешев! Стоев — шпион и мерзавец. Сейчас нужно затягивать дело… и играть, играть, играть.
А время шло. Уже начался сорок третий год.
Сергей Петрович официально известил доктора Пеева через «Дубок-2», что Тодор Стоев Дрындев — агент-провокатор и что он несет вину за провал Антона Прудкина и Николы Йонкова Вапцарова. Доктор Пеев поблагодарил. Сергей Петрович сообщил, что сейчас они не должны ни встречаться, ни искать друг друга. Доктор вторично поблагодарил.
Пеев отправился к Эмилу. Вдвоем они тщательно проанализировали все «за» и «против». Им казалось, что Стоев не может знать ничего существенного, а догадки едва ли дадут полиции основание предпринять что-то. И тем не менее решили подождать середины апреля. Если полиция активизируется, они сразу же перенесут станцию к Белинскому. А пока нужно «очиститься» от всего того, что могло бы при обыске дать Гешеву материал.
Эмил решил до десятого — двенадцатого апреля спрятать радиостанцию так, что сам дьявол не найдет ее.
Сергей Петрович тем временем радовался. Советские разведчики выследили в Берлине Мангова и сообщили об ярости немцев.
— Советский разведчик оказался сущим дьяволом. Я еще с ним рассчитаюсь. Мне бы только добраться до его радиостанции. Тогда из Болгарии не услышат больше большевистского голоса.
…Гешев сразу же лишился своего хорошего настроения.
— А если этот дьявол действительно сыграл с нами такой номер, чтобы проверить, чей человек «Цыпленок»?
Секлунов мрачно прорычал:
— Возможно, и так. Давай я прикончу «Цыпленка».
— Идиот! Он нам еще нужен!
— Послушай, Гешев, зачем тебе стреляная гильза?
Гешев посмотрел в налившиеся кровью глаза своего первого помощника, и ему очень захотелось ударить его по лицу. Он не догадывался зачем. За одну-две пачки обесценившихся денег «Цыпленок» сядет где надо и продолжит свое черное дело.
— Я еще сыграю такой номер с этим типом, чтобы долго помнили о нем. — Гешев улыбнулся. — Хочу устроить спектакль с участием «Цыпленка». Убедите его бежать, стреляйте, да чтобы были и крики, и сирены. Пусть арестуют его так, чтобы и слепые увидели. Только его не трогай. Ударишь его — голову сверну.
Секлунов знал, как делаются подобные дела. Рано утром «Цыпленка» арестовали. Доктор Пеев узнал об этом в тот же день — жена арестованного прибежала в банк молить его о заступничестве.
Судебное разбирательство должно было подтвердить неопровержимую истину о революционной большевистской деятельности Тодора Стоева Дрындева.
Еще в обвинительном акте прокурор перечислил такие вещи, из-за которых любой позавидовал бы подсудимому: участие в работе околийского и областного комитетов РМС и партии, технический секретарь ЦК РМС, нелегальные публикации в партийной печати.
Суд мог не волноваться. Подсудимый держался хорошо. В своих показаниях он рассказал всю свою революционную биографию.
В зале находилось человек двенадцать, близких ему, его жена, несколько стажеров-адвокатов, любопытных и сосредоточенных, готовых произнести одновременно все виды приговоров, от оправдательных до смертных. Секлунов тоже пришел. Он сел на последнюю скамью. Чтобы Видеть все. Его прежде всего интересовал Пеев, но доктор не вошел в зал.
Гешев проинструктировал Секлунова как свидетеля накануне после обеда. Секлунов встал перед председателем суда и стал говорить:
— Господа судьи, я знаю душу этого человека. Он и мне проповедовал свои коммунистические идеи, но никогда, клянусь, никогда, господа судьи, он не одобрял партизанского движения. Он говорил мне, что трудно той партии, которая хочет навязать коммунизм с помощью оружия. Она никогда не завоюет любви народа.
Пеев возмущался, когда читал стенограмму показаний. Стоев явно обеспечил себе алиби. Его пребывание в Еникьое тоже алиби. В ходе судебного разбирательства выяснилось одно существенное обстоятельство: полиция попыталась устранить отягчающие вину обстоятельства. В результате напрашивался вывод: она не хочет погубить своего агента. Выходило, что подозрения о предательстве оправдались. А если это просто усталость? Заблуждение? А если существует третий, близкий Стоеву человек, который продает его? Доктор энергично делал пометки на стенограмме. Сопоставлял показания свидетелей прокурора со свидетелями подсудимого. Искал факты, по которым можно было бы «подвести дело под второй параграф». Но в данном случае не было ни совершенного, ни проявленного намерения осуществить преступление. Убеждения без действия не являются подсудными.
Читать дальше