Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Гешев стал разливать мастику.

— Секлунов, — начал он, — хочу напасть на след. Со ста человек шкуру сдеру, но тайную радиостанцию разыщу. Послушай, Секлунов, я не успокоюсь, пока не схвачу этого «конкурента» в Софии. У меня такое впечатление, что его сети опутали и меня. Большевики очень опасны. Только их я и боюсь. Даже потерял сон. Представляешь себе, что на два месяца им дадут волю. Они уничтожат все то, что я создавал годами.

— Если у них на это хватит сил.

— Дурак! Это дело времени. И здесь, на бульваре Царя, будут развеваться знамена тех, кто останется в живых. Германия проиграла войну. Это факт. Еще в декабре прошлого года шефы имперской разведки поняли, что большевики победят нас.

Агент от удивления разинул рот.

— Не разевай рот, баран ты этакий! Пока Россия победит, я уничтожу всех коммунистов. Я подготавливаю почву для британских дивизий! Вот так, Секлунов! То, что я делаю, выгодно Лондону и Вашингтону. Поэтому-то я и начал войну против Делиуса. Это самое настоящее бревно! Бездарность. Шаблонный полицейский, пользующийся приемами двухвековой давности.

— А почему, господин начальник, вы с такой яростью набрасываетесь на Москву? Нет ли нам расчета спасать того или иного человека, чтобы было кому спасать нас?

Гешев поднял брови. Закрыл глаза.

— Во-первых, — начал он, — в этом нет необходимости. Сюда придут англичане. Во-вторых, это невозможно, потому что нас не может спасти даже сам господь бог. Знаешь, сколько людей я прикончил собственными руками? Не знаешь. К тому же каждый что-то ненавидит. Я ненавижу коммунистов. В этом смысл моего существования.

Гешев был словоохотлив. Ему хотелось поделиться своими переживаниями. Казалось, он нуждался в близком человеке. Женщины перестали интересовать его. Секлунов — другое дело. Мужчина. Что из того, что он сифилитик, что он заразил всех, кого смог, вокруг себя, пока его положение не стало нетерпимым и ему не пришлось обратиться к профессору Попову. Возможно, он еще и не излечился. Секлунов умеет убивать. Значит, из него будет толк. Пусть слушает. Один приказ ни к чему не обязывает начальника отделения «А».

— Мой старик ел меня поедом: люди выдвигаются, вырываются вперед. Их назначают на должности с большими окладами, на ответственные посты. Они делают себе имя. Пятерых с моего курса на юридическом факультете я «пристроил» сам… Один из них, да будет ему земля пухом, оказался тряпкой, умер. Двое уже не люди — превратил их в фарш. Двоих отпустил ради собственного удовольствия. Сейчас киснут в Наречене [14] Наречен — знаменитый болгарский курорт с минеральными источниками. — Прим. ред. , лечат нервы.

Что же произошло со мной? Почему я так медленно продвигался по службе? Меня своевременно не произвели в поручики, и я ушел из армии.

Учился недолго и, что говорить, без энтузиазма, братец, без чувства ответственности. Экзамены сдавал кое-как. Только криминалистику изучал зверски. Через какое-то время стал чинушей.

Не буду рассказывать тебе, почему отсиживался в университете. Страшное было время. Большевики пришли в себя после революции. Представляешь, что произошло бы, если бы они дорвались до власти? Разумеется, я еще после гимназии подготовил себе почву. Выслеживал людей и писал на них анонимные доносы. Копии сохранял. Надеялся, что когда-нибудь понадобятся. И понадобились. В двадцать пятом году. Большевизм дышал на ладан: у нас по нему уже крепко ударили. Ты скажешь: куда убежишь от самого себя. Правильно. Поэтому я никогда не моюсь. Стоит мне увидеть себя голым, меня сразу охватывает панический страх… До недавнего времени я раздевал догола своих клиентов. Так и кровь лучше видно, да и унижаешь того, кого так или иначе боялся. Голый человек всегда весь корчится, а человеческие судороги — это что-то, возможно, самое дразнящее, кошмарное, и от этого я чувствовал себя счастливым. Но потом я уже не мог мыться и сейчас никого не раздеваю, особенно женщин, и запретил это другим.

Первое мое задание стоило мне больших нервов, Секлунов. Очень больших.

Я был тогда молодым, нетерпеливым и не умел владеть собой.

Послали меня арестовать секретаря коммунистической организации Иванова. И даже не арестовать, а выследить. Помнится, стояла холодная дождливая мартовская погода. Человек этот старался идти по глухим темным местам. И попутал меня бес. Сам не мог понять, что со мной делается. Он приблизился ко мне. На расстояние примерно двух шагов. Он мучительно старался угадать, кто я. Холодный пронизывающий взгляд. Случилось это в двадцать пятом году.