Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Да. Верно. — Генерал побледнел. — Только их было не сто, а девять человек.

— Вас беспокоит цифра? Один или тысяча — это не имеет значения. Вы уже упустили момент, господин генерал. Вчера стало известно, что левые силы в государстве создали какой-то Отечественный фронт…

— Я им создам!

— Господин генерал, это факт.

Кочо Стоянов подавил тяжелый вздох:

— Господин полковник, почему мне не разрешается только одно… я прошу, настаиваю… Бывший генерал Никифоров остался в стороне от процесса. Почему? Прости, великий боже, он умен, и через него я хочу раскрыть остальных генералов, которые настроены против трона. Но царь мертв, а господин регент Филов сказал, что хочет освободиться от Никифорова. Почему же его не дают мне? Не говорит ли это о страхе перед красными, господин полковник?

— Нет. Доктор Делиус, взвесив сведения из Берлина, пришел к выводу, что Советы будут искать связи с Никифоровым. Кто-то играет около него.

Кочо Стоянов зло усмехнулся:

— Доктор Делиус баран! Тупица! Кто будет рисковать связываться с провалившимся агентом, окруженным наблюдением?

Фон Брукман иронически улыбнулся:

— Господин Бекерле задал этот вопрос господину Филову. Регент согласился с ним, но Мушанов, Лулчев, Груев, Багрянов, а через него и княгиня Евдокия заняли другую позицию. Вы не информированы о новой тактике, господин генерал. Она скоро станет господствующей в государстве. Громкая демократизация и усиленная антипартизанская война. Никифоров в этом отношении очень удобен. Своеобразная витрина.

Кочо Стоянов нервно наливал монастырское вино. Для него вся эта дипломатическая возня была пустой игрой. Генерал — своеобразная витрина. А не лучше ли за одну ночь ликвидировать всех тех, кто не согласен с ним, Кочо Стояновым?

— Брукман, вы проявляете большой интерес к процессу, не так ли?

— Да. И понятно почему, господин генерал.

— Слушаю вас, Брукман.

— В последнее время поляризация политических сил в стране коснулась и генералитета. Уже чувствовалось безмолвное брожение среди высшего офицерства. Была замечена переориентация господ офицеров в сторону Англии, России. Отечественный фронт. Неужели это нечто незначительное? Сведения доктора Делиуса говорят о том, что коммунисты пытаются связаться даже с людьми из левого крыла радикалов, демократов. Даже к Стойчо Мушанову отправили человека, и он полчаса занимал его программой фронта.

— Господин генерал, я держусь за этот процесс по ряду соображений. Могу высказать их вам. Первое. Группа действовала против нас. Второе, господин генерал. Мы хотим доказать Москве, что все еще сильны в своем глубоком тылу.

С соседнего стола поднялся сияющий Дочо Христов. Он уже успел создать себе репутацию надежного друга Гитлера. Фюрер упомянул о нем в одном из своих выступлений. Не было секретом, что Бекерле успел вовлечь его в свою сферу. Злые языки говорили, что господин Дочо Христов был не только идейно связан с нацистами, и эта его идейность обходится довольно дорого адмиралу Канарису.

— Господа, позвольте отнять у вас несколько минут. — Он остановился перед фон Брукманом. Очевидно, Кочо Стоянов почти не интересовал его. — У меня есть новость для вас. Чудесная новость.

Чокнулись.

— Господа, регентский совет с удовольствием встретил мое предложение создать политическую опору режиму. Моя общественная сила явится его оплотом против какого-то Отечественного фронта.

Фон Брукман был информирован о намерениях Дочо Христова. Они были внушены Берлином не ему, а доктору Делиусу. Дочо притворялся наивным, хорошо зная, что исполнял лишь приказы, и его самовосхваление звучало неубедительно, даже зловеще на фоне предыдущего разговора.

— Господин Христов, как вы относитесь к Никифорову?

Дочо Христов прищурился. Покраснел.

— Я повесил бы его на воротах военного училища, чтобы юнкера колотились своей головой о его ноги. К сожалению, верховное руководство думает не так, как я.

Фон Брукман предложил выпить. Завтра утром он пойдет в суд в зал заседаний, чтобы следить за процессом. А эти господа — паук с когтями коршуна Христов и волк Кочо Стоянов — пусть пьют за высокие интересы своего отечества. Но ему не вырваться из рук фюрера. Оно отдано рейху.

Директор тюрьмы лично присутствовал при выводе подсудимых. Он приказал охране занять свои места почти за четверть часа до отправления.

Две закрытые полицейские машины стояли у выхода из тюрьмы. Целое отделение солдат с ружьями с примкнутыми штыками охраняло машины. Шесть тюремщиков, пять жандармов, один служащий из судебной палаты и два агента стаяли у выхода.