Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Тот факт, что Гешев ни разу не вызвал доктора на допрос, а перевел его в тюрьму вместе с остальными подследственными из группы «Боевого», уже сам по себе свидетельствовал о многом. На основании этого можно было предположить, что полицейский теперь будет торопиться назначить рассмотрение дела в суде или же, наоборот, будет всячески тормозить его. Если политика нового правительства царства будет на грани соглашательства с англичанами и подготовит почву для будущих переговоров с ними, рассмотрение дела в суде будет отложено. Если же политика Божилова явится непосредственным продолжением политики Филова или, точнее, если Божилов попытается прибегнуть к крутым мерам, чтобы превратить наконец Болгарию в военный округ рейха, из которого уже без труда можно будет заимствовать дивизии для «прорывов» на Восточном фронте, то дело будет назначено к слушанию, причем в самом скором времени.

Доктор Пеев тщательно готовился к тому моменту, когда ему предъявят обвинительный акт. До сего времени он ожидал атаки лишь по одной линии. Возможно, появилось что-то новое в документе, который ярче обрисовал политическую позицию правящей верхушки. Обвинениями они доказали свою позицию. Именно она волновала доктора. Она имела самое прямое отношение к судьбе Болгарии. Собственная его судьба была решена. Пеев знал, что его ждет смерть. Если он по какой-то случайности останется в живых, это будет чудо или победа. Победа дела, которому он служит, вернее, победа партии, потому что он не видел ни одной более значительной политической силы в стране. Фашисты по одну сторону баррикад и коммунисты по другую. Да, именно так.

В тюрьме, хотя он и сидел в одиночной камере, доктор иногда получал газеты. Политические заключенные снабжали его газетами «Зора», «Заря» и «Утро». В дни похорон царя доктор был доволен. Он прочел множество статей. Авторы их пытались создать впечатление, что обстановка стабилизируется, что рейх все еще крепко держится на ногах и вопреки всему победит. Это позволило доктору воссоздать истинную картину событий происходящего. Он сразу понял новый трюк Геббельса, что Курск лишь эпизод, что это не Бородино, а обескровливание наступающей Советской Армии и что обескровленной она предстанет перед непробиваемой оборонительной линией, где немцы ждут нового секретного оружия. Он знал, насколько ограничены мысли господ правящей верхушки страны и как они всегда принимают за чистую монету самую нелепую болтовню газетчиков венской и берлинской печати; как те голоса разума и спокойствия, которые с большим трудом долетают издалека, тонут и захлебываются в шумихе полицейских облав, в визге следствий, в рукоплесканиях продажным чиновникам, управляющим ограбленной и измученной страной.

Доктор Пеев был убежден, что развязка будет именно такой, какой он представлял ее себе уже в первый день войны. Но нетерпение сменилось у него трезвым и спокойным ожиданием человека, который не имеет права на фантазию. В сущности, едва ли теперь можно назвать действительность фантазией. Он видел полки Красной Армии. Он видел горящий Курск, Орел, охваченные войной села и степи. Видел отступающих немцев. Видел, как полки шли через непробиваемые геббельсовские оборонительные линии и как Варшава — все еще далекая от фронта — вышла из подземелья своего гетто, из развалин Старо-Мяста, из развалин кварталов Праги и Жолибожа. Видел, как из руин улицы Унтер-ден-Линден подобно призракам выходят старые немецкие коммунисты Тельмана, преданные анафеме, преследуемые немецкие коммунисты и как они безмолвно склоняются перед красными знаменами, поднимаются с поднятыми кулаками и шепчут:

— Данке шен, камераден…

А чтобы встретить обвинительный акт так, как он хотел, — потому что для него его собственная позиция должна стать бастионом, частью тех полков, которые маршируют, — он, преодолевая адские головные боли, пробовал успокоить свой мозг, нормализовать мышление. Избавиться от приступов слабости. Ему было разрешено пользоваться уголовным кодексом, и он читал его как студент, как преподаватель в университете, как специалист с большой практикой, как коммунист.

Считать время заключения в тюрьме? Нет, события на фронте уже тревожили «Цыпленка». Он сидел задумавшись. То будущее, которое рисовал Гешев, почти безнадежно. Деньги были получены. Их достаточно на содержание семьи, пока он терял время и портил нервы в темной камере.

Почему, в сущности, «Цыпленок» пошел на все то, что от него требовала полиция? Коммунисты считали бы его своим человеком. А если все же полиция потребовала бы от него проваливать таких людей, как доктор Пеев? В этом случае у него была бы возможность, с одной стороны, делать это для Гешева, а с другой — предупреждать находящихся под угрозой и тем самым заслужить себе право на героическое завтра. Да завтра.