Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Садись, Гармидол!

— Господин Гешев… рюмочку бы… — Он взял недопитую Петровым рюмку и выпил. Улыбнулся.

— Гармидол, ты все пропьешь, сколько тебе не дай денег. Если сделаешь мне одну услугу, я прикажу кассиру каждое утро выдавать тебе на литр ракии. Но пить ее будешь не сразу.

— Господин Гешев, даю честное слово.

— Пей. Будь завтра в пять около озера в Борисовском саду. Наш человек покажет тебе объект. Ты подойдешь к этому человеку, снимешь шапку и попросишь у него денег. Потом вдруг согнешься в три погибели, словно он ударил тебя в живот.

— Кто ударит меня в живот?

— Выпей еще. Завтра никуда не пойдешь, пока не выпьешь. Ты явно не в себе, пока не наклюкаешься. Ну, твое здоровье.

Гармидол пил заказанную Гешевым ракию большими глотками и приобретал все более нормальный вид. Только глаза по-прежнему оставались злыми. Начальник объяснил ему, как он должен вызвать сочувствие у «случайных» прохожих и что́ потом произойдет.

— На всякий случай я приготовил объяснительную записку. Ты ее подпишешь.

— Давай.

— Хорошо. Подписывай. Но завтра отправишься в Горна-баню и посмотришь, что я сделал с одним человеком, который много болтал. Спроси, где его язык. В таких делах перепадают деньги, но и рисковать приходится.

Гармидол подписал. Теперь руки у него не дрожали. Он взял деньги и встал:

— Если завтра я просплю…

— Не бойся, мои люди растолкают тебя.

Гешев облокотился на стол. Официант убирал грязную посуду. Певица уже замолкла.

— Послушай, приведи мне эту крикунью наверх, в номер!

Официант понимающе ухмыльнулся:

— У вас есть вкус, но она очень дорогая, господин начальник.

Гешев даже не удостоил его вниманием. Встал и пошел к выходу. Потом вдруг резко обернулся. Нет, никто не прицеливался ему в спину. Официант шептал что-то певице. Его окружили цыгане. Они наверняка потребуют проценты. Дикари, всыпать бы им дубинкой!

Он пошел к себе в комнату, куда обычно приходил в такие дни, как этот, полный забот и неясных намерений. Лег и закрыл глаза. Вдруг вскочил. Нет, никого. Шаги слышны на верхнем этаже.

Кто-то постучал. В дверях стояла, кусая губы, певица из ресторана. Нельзя было не признать, что она хорошенькая. Пышненькая. И очень порочная: попытка разыгрывать смущение ей не удавалась.

— Входи, входи же!

Певица протянула руку:

— Грета.

— Гиргина Григорова Данчева. Так будешь представляться мне. Садись. Закуривай, если куришь. Сигареты на столике.

Певица вдруг побледнела. Руки заметно дрожали, когда пальцы нащупывали сигарету в коробке. Самодовольный Гешев рассматривал ее с головы до пят:

— Расскажи что-нибудь о себе.

— Да что рассказывать, господин начальник. Во время ужина пою. Если у меня бывают гости, часть того, что они потратят, идет в мою пользу.

— Что ты скажешь, если я поручу тебе одно дельце? — Он показал ей фотографию. — Запомнила этого человека?

— Я видела его раньше.

— Так. Завтра в пять будешь у озера в Борисовском саду. Там будет гулять этот человек. Он русский, из советской дипломатической миссии. Ты подойдешь к нему и попросишь принять тебя на работу в миссию хотя бы уборщицей. Скажешь ему, что ты безработная, любишь Россию. Можешь добавить для большей убедительности, что ты не коммунистка. Потом ты должна улучить удобный момент и взять его под руку. Одним словом, ты должна все сделать так, словно ты влюблена в него. Ясно?

Певица заулыбалась.

— Зачем вам этот балаган?

— Послушай, Грета, этот человек мне очень нужен. Мне нужно сделать снимочек — он с женщиной. Ты очень подходишь для этой цели. Понимаешь?

— Нужен вам он, а сниматься буду я.

— Не строй из себя невинность! Ты снимаешься в трактирах голая, а я не прошу этого.

— Но ведь он дипломат.

Гешев вышел из себя. Она явно набивала себе цену.

— Не советую тебе портить со мной отношения. За эту услугу я тебе хорошо заплачу. Пятьдесят тысяч левов. Снимки хранить буду я. Как раз расплатишься за дом в Княжево.

Женщина так и обмерла. Значит, и это известно господину.

— Ну садись! — крикнул Гешев. — Возьми ручку и пиши жалобу на этого господина! Садись же!

Женщина села.

— Итак, пиши. Моя фамилия…

Певица писала, наклонившись над столом. Нижняя губа у нее отвисла и дрожала. Она повторяла слова Гешева.

— А меня не отправят потом в каталажку за эти «признания»?

— Уж не воображаешь ли ты, что мешаешь мне? Пиши, пиши.

В канцелярию следственного отдела принесли показания Бончо Белинского. Чиновник написал на листке бумаги «умер от разрыва сердца» и прикрепил его к папке. Но утром сообщили, что Белинский только потерял сознание и снова открыл глаза. Врач был поражен: искривленный позвоночный столб, по которому прыгали, чтобы «выправить горб», сломанная левая рука и трещина в черепе… а человек жив и просит воды.