Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Чхве улыбнулся:

— Постарайся, мой мальчик.

Прощаясь с ним, я спросил ещё о том, не появлялся ли в деревне человек с первого портрета — того, который предоставили Цзани.

— Нет, его не было, — ответил префект.

Я думал было рассказать ему о случае с Хуан Чжэлу, но, взвесив все «за» и «против», решил этого не делать.

Следующие две с половиной недели прошли насыщенно. Несмотря на то что Чжан ещё суровее врача запрещал мне утруждаться долгими прогулками, я чуть ли не каждый день отправлялся в гостевую слободу.

План действий родился у меня не сразу. За месяц работы в архиве я, конечно, интересовался личными делами гостей, но тогда моё внимание привлекали удальцы Дуаня — их биографии, пусть и записанные порой с нарочитой сухостью, читались как приключенческие повести. Если бы для решения моей задачи требовался отчаянный головорез, я бы знал, к кому обратиться, а сейчас приходилось идти на ощупь. Мне мог бы помочь администратор Ли, который лучше всех моих бывших коллег разбирался в обитателях слободы, но за день до моего возвращения на Дуншань он убыл с поручением в Лиян.

Сам собой на ум пришёл Су Вэйчжао. Я не планировал излагать ему свои задумки, но одно его общество и образ мыслей, словно камертон, настраивали на холодные, чуть отстранённые рассуждения о мире.

В детстве мне доводилось видеть старинные чуские механические шкатулки в лавке неподалёку от храма Долгого Учения. На полке у витрины стоят бок о бок красные лакированные близнецы — ни рисунков, ни украшений, лишь на крышке красуются две горизонтальные строчки на неизвестном языке: символы словно повисли на двух стрелах, летящих параллельно друг другу. Мы с одноклассниками, снедаемые любопытством, толпились перед витриной, пытаясь в червячках-закорючках увидеть подсказку о содержимом той или иной шкатулки, но никогда не могли угадать. Зайти внутрь мы боялись. Антиквар был на редкость строгим и не терпел в своей лавке детворы, но иногда, сжалившись над нами, подходил к полкам и открывал одно из своих сокровищ. Какие удивительные картины представали нашему взору!

…Вот возвышается замок, а рядом — разбойничий лагерь. Кузнец куёт наконечники для стрел, плотник готовит осадные лестницы, рослый разбойник с чисто выбритой головой проверяет остроту меча, больше похожего на тесак. Атаман отдаёт приказ, и начинается штурм. Лесное войско устремляется к серым стенам, в осаждающих летят булыжники, копейщики опрокидывают лестницы. Бритоголовому великану удаётся-таки добраться до самого верха, и вот уже на стенах идёт жестокая сеча. Но защитники держатся стойко. Меткий выстрел — и богатырь летит вниз. Атаман командует отступление…

…Вот двое влюблённых расстаются на мосту через ущелье. Мужчина горячо прижимает женщину к груди, потом отдаёт ей что-то — кажется, записку — и уходит, низко надвинув на глаза широкополую шляпу. Женщина смотрит ему вслед, утирая слёзы платком, а чуть поодаль облетают цветы на одинокой яблоне…

…Вот одинокий охотник на лесной поляне противостоит тигру. Хищник трижды обходит его кругом, но напасть не решается. Лук в руке человека распрямляется, и стрела точно попадает зверю в глаз. Тигр падает, но охотник не спешит к добыче. Он прислушивается — кажется, на подходе ещё один противник…

Волшебство длилось не больше минуты. Антиквар опускал крышку, и мы расходились.

Дома гостевой слободы чем-то были похожи на такие шкатулки. Глядя на ряды одинаковых стен, трудно угадать, что́ за ними: военное стрельбище, изысканный сад камней или кипящая работой мастерская. Сходство усиливалось ещё и оттого, что вместо списка жильцов, какой полагается вывешивать при входе, в слободе у ворот домов красовались стихи — и тоже по две строчки, правда, понятным китайским письмом. Авторство приписывали администратору Ли. Среди чиновников даже ходили слухи о том, что, если расположить двустишия в правильном порядке, проступит некая тайная история из его биографии. Работая под началом директора Чжуна, я и сам, признаюсь, без особого успеха тасовал строки. Так или иначе, на доме, где поселился Су Вэйчжао, были такие:

Здесь, как и у меня, он жил в левом флигеле, разве что с надстройкой под кабинет-библиотеку, где я и застал беглого архивариуса за работой. Он, кажется, был рад моему визиту и предложил выпить чаю тут же, не спускаясь на первый этаж. Я бросил взгляд на его рабочее место. На небольшом письменном столе было не развернуться. Помимо «четырёх сокровищ учёного», здесь стояло три кожаных ящика для бумаг. Перед столом на некотором отдалении располагался широкий пробковый мольберт, на котором булавками в самой прихотливой конфигурации крепились несколько листов, исчёрканных и исписанных в видимом беспорядке — я без труда узнал документы из Тайцзина. На их перекрестье, переходя с листа на лист, из хаоса рождался осмысленный чертёж с текстовым комментарием. Я увидел огромный пузырь, накрытый сетью, к краям которой, внизу, крепился продолговатый короб. Су перехватил мой взгляд и с самодовольным видом ждал вопроса, и я не мог его не задать.