Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Молчание.

— Вы об этом… договорились? — спросила наконец Мэйлинь.

— Не совсем. Но если у него есть голова на плечах, он придёт именно туда. И твоих подруг, кого смог, я тоже туда направил. Ты ведь знаешь, теперь я помещик, а дома у них нет…

— Спасибо, — сказала она и тут же удалилась. Кажется, в слезах. Или мне хотелось так думать.

Примерно в это же время господин Чхве отправлял в Цинбао несколько слободских семей, и в беседе с Яо Шаньфу я спросил, не хочет ли он присоединиться к этой группе и повидать спасённых из рабства земляков.

— Сам я вряд ли осилю дорогу, — ответил он. — Но Мэйлинь пускай идёт, я за неё не тревожусь. Покажите-ка лучше Звёздную Цитру! Я много о ней слышал, но никогда не слышал её саму.

Мы вместе сели в моём кабинете, я достал Цитру из футляра и рассказал историю её пробуждения. Учитель Яо кивал и вдруг нажал на клавишу-выключатель. Цитра запела вновь, манипуляции делали звук выше и ниже, тише и громче, но вскоре он снова пропал.

— Не хватило заряда, — резюмировал Яо. — А ведь я читал об этом приспособлении. Один из «гранатов» содержит его полное описание. Хотите, я переведу его и составлю для вас трактат?

Всего остального как будто и не было. «Тайный учёный» остался наедине с тайной наукой. Когда он подолгу не покидал флигель, я заходил к нему, желая развлечь беседой, но Яо Шаньфу всякий раз выпроваживал меня: работы-де много и не стоит тратиться на разговоры, пока она не окончена. В середине осени он так и умер — за письменным столом, уронив кисть на середине столбца. Незадолго до этого я получил весточку от Мэйлинь: она благодарила меня за доброту и внимательность и просила не писать в ответ, сообщая, что покидает Цинбао вместе с Дэшэном и они поженятся сразу же по окончании положенного траура.

Мой дом снова опустел. Зажигая новую свечу в храме памяти предков, я встретился с администратором Ли. Он стоял, закрыв глаза, перед безымянной табличкой, но я знал, что она посвящена Юань Мину. Он не хотел вписывать поддельное имя, но не рискнул проставить настоящее. Я тихо подошёл и, встав рядом, произнёс:

— Простите меня, в смерти господина Юаня виноват я. Вы так им дорожили и даже одели его досье в зелёное, а я, подлец, увёл его на погибель.

— Какими были его последние слова?

— «Шангуань Эньвэй». Ведь именно это имя должно сейчас быть на табличке…

— Именно оно, — с какой-то признательностью в голосе сказал Ли. — Не казните себя. Вы желали ему добра и хотели распутать узел двадцатилетней давности. Не ваша вина, что всё сложилось иначе.

Выделенная мне тетрадь подходит к концу, и, прежде чем начинать новую, уместно будет рассказать о следующем эпизоде.

Когда учитель Яо был ещё жив, в моём доме побывал совсем уж неожиданный визитёр — галантерейщик Чжу Лифань из Шанши. Неожиданный потому, что из рассказов Яо я вывел, что «тайные учёные» не должны надолго покидать свой город или деревню и даже менять заранее условленный адрес. Но в этот раз причина была самая убедительная.

События начались далеко от Шанши и Дуншаня — в противоположной части горной страны. Осенью об этом перешёптывались уже все. Выискав подходящий повод на небе (говорили о метеоритном дожде) и словно не замечая положения дел на земле, непокорная интеллигенция юго-запада начала выступления против императорского шурина. Знаменем протеста стал, конечно же, Босоногий Лань. Столица отозвалась проскрипциями, по стране пошли аресты и даже казни. Чжаоский губернатор Сунь Юшуй, дотоле сидевший как на иголках, добровольно подал в отставку, но это не спасло его от нескольких месяцев тюрьмы и дальнейшей ссылки. В числе «подозрительных смутьянов» оказался и некий Лу Мин, библиотекарь и «тайный учёный» из области Ба.

— К нему явились с обыском, — рассказывал Чжу Лифань, — и, представляете, нашли незашифрованный список наших адресов с именами.

Можно себе представить, как рассуждали во Дворце Львиных Ступеней. Пахло целой сетью заговорщиков, раскинутой по всей стране — и со связями в Чу, что делало ситуацию особенно пикантной. Пошла новая волна арестов, допросов, пыток.

— Какие именно адреса и имена значились в списке Лу, никто не знает, — говорил Чжу, — но все наши на всякий случай снимаются с места и бегут. Советую и вам обоим.

— Едва ли, — отчего-то беззаботно ответил я. Теперь Дуншань казался мне совершенно непроницаемым и безопасным местом. — Оставайтесь лучше у нас. Или возвращайтесь, когда всё успокоится.