Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Но я тебе отплатила. Я у тебя отобрала и его тоже – и вот теперь он мертвый. Теперь ты его не получишь.

И она злорадно захохотала, как хохочут безумные.

– Анна, прекрати же…

– В ту ночь… ты помнишь ту ночь? Да разве вы забудете это, вы оба? О, как я хотела его, как желала, чтобы он, такой большой, как бык, залез на меня, я хотела, чтобы он вспахал меня, глубоко, как и прежде бывало… я умоляла его… я молила… но это все из-за тебя! Все из-за его хиленького калеки-братика. Господи, как я его ненавидела!

Она снова визгливо захохотала – страдание и ненависть слышались в этом хохоте.

– Я изорвала платье в клочья, искусала губы… я хотела, чтобы это сделал он. А когда пришел ты, я хотела, чтобы ты… но я совсем забыла о том, что ты не мужчина! Я хотела, чтобы ты убил его… убил его!

Побелев настолько, что осветился пот на лице, словно капли воды на белом мраморе, Гарри с отвращением отпрянул от нее:

– Я же всегда считал, что он… я же верил тебе!

Он чуть не вывалился из кабриолета, лишь в последнее мгновение успел удержаться, ухватившись за край.

– Сколько лет потеряно зря…

Гаррик спрыгнул на землю и побежал, неловко переставляя мешающий ему протез.

– Гарри, тебя подбросить? – окликнул его Деннис Петерсен, останавливая рядом с ним коляску.

– Да-да, конечно… конечно, – откликнулся Гарри, хватаясь за ручку и взбираясь на сиденье рядом с Деннисом. – Отвези меня к нему, прошу тебя, прошу, как можно скорее.

Огромный опустевший дом, замерший в молчании, давил на нее тяжким гнетом. От солнечной жары ставни на окнах были плотно закрыты, в комнатах царил угрюмый полумрак; в затхлом воздухе пахло гнилью, словно в этих стенах умерли все давние страсти.

Анна стояла одна в большой центральной комнате и кричала.

– Теунис-Крааль! – выкрикивала она имя этого дома.

Толстые каменные стены глушили ее безумные крики.

– Он мертв! Ты меня слышишь? Я у всех забрала его!

С торжествующим визгом она захохотала, и мутные слезы потекли по ее щекам.

– Моя победа! Ты меня слышишь? Я победила!

Но горе ее было так глубоко, что смех скоро пресекся.

Она схватила со стола тяжелую стеклянную лампу и швырнула ее через всю комнату – лампа с грохотом разбилась о стену, и керосин широко расплескался по комнате, поблескивая на стенах, впитываясь в ковер.

– Теунис-Крааль! Услышь меня! Я и тебя ненавижу! И его ненавижу! Я ненавижу вас всех, всех, всех!

Она металась по комнате, яростно срывая со стен картины в золоченых рамах и бросая их на пол с такой силой, что осколки стекла, разлетаясь во все стороны, сверкали в полумраке, как драгоценные камни. Схватив стул, она швырнула его в буфет, где за стеклом стоял старинный фарфор и хрусталь, – все разлетелось вдребезги. Она сметала книги с полок на пол в бесформенные кучи, хватала их и рвала, расшвыривая страницы во все стороны.

– Ненавижу! – визжала она. – Ненавижу!

Но огромный дом отвечал ей молчанием. Старый, печальный и мудрый, он устал от изживших себя эмоций.

– Ненавижу вас, всех вас ненавижу!

Она выбежала в коридор. Добравшись до кухни, распахнула дверь в кладовую. На нижней полке стоял четырехгаллоновый бидон со спиртом-денатуратом. Тяжело дыша, она попыталась открыть стопорный механизм. Он подался, прозрачная жидкость полилась через край по металлическим стенкам бидона. Она обхватила бидон и, спотыкаясь, вернулась с ним на кухню. Жидкость плескалась, заливая ей юбки, пропитывая их тяжелую ткань и образуя растекающуюся лужу на каменных плитах.

– Ненавижу!

Анна засмеялась и вдруг, споткнувшись, потеряла равновесие и, не выпуская из рук бидона, упала прямо на печку, которая горела на кухне постоянно. Горячий металл подпалил ее платье, прожег его насквозь до самого бедра, но она этого не почувствовала. Пропитанная спиртом ткань юбки коснулись топки, на нее попала искра, и ткань вспыхнула. И когда Анна бежала по коридору обратно в жилую часть дома, за ее спиной развевался огненный шлейф.

Она вбежала в большую комнату и, хохоча, стала поливать все вокруг: лежащие на ковре книги, бархатные портьеры, полки.

Пламени за своей спиной она не замечала, пока не загорелись нижние юбки: огонь добрался до ее ног. Она снова взвизгнула, на этот раз еще и от физической боли. Анна выронила бидон, и он вдруг взорвался, окатив ее жидким синим пламенем; ее волосы, лицо, все тело превратилось в живой факел. Корчась в агонии, Анна упала, и жизнь покинула ее раньше, чем пламя добралось до тростниковой крыши Теунис-Крааля.