Анна Рожкова - И грянул гром

Я задремал. Звуки проникали в сознание, словно сквозь толщу воды. Вот протяжно скрипнули ворота, впуская повозку. Вот, кряхтя, слез с козел извозчик, запер за нами и взобрался назад.

– Ну, пошла, – он тронул поводья, старая кляча заржала, и колеса загремели по щебню.

Я с трудом разлепил глаза. День клонился к вечеру. Раскидистые ветви платанов смыкались над головой. Густая листва дробила лучи заходящего солнца, соткав на подъездной аллее причудливый узор. Я затаил дыхание, боясь спугнуть волшебство момента. Когда деревья расступились, взору открылся небольшой аккуратный особняк.

– Ну, наконец-то, а то мы все ждем-пождем, – горничная Катя вытерла о передник руки и стала споро накрывать на стол. – Устали, небось?

У меня не было сил, чтобы ответить. Дорога оказалась утомительной. Я страшно вымотался и проголодался, меня то и дело клонило в сон, глаза закрывались.

Я отужинал холодной говядиной с хлебом, и Катя проводила меня в мою комнату. Раздевшись, я задул свечу и упал на кровать, тут же забывшись глубоким сном.

На следующий день я чувствовал себя значительно лучше, сон вернул мне силы и бодрость духа. Подойдя к окну, раздвинул портьеры. Утреннее солнце тут же затопило комнату. День обещал быть прекрасным. Я с удовольствием распахнул створки, вдохнул свежий, сохранивший ночную прохладу, воздух.

– А ну слезайте. Сейчас же. Ах вы, негодница! – Женский голос старался казаться строгим.

Я выглянул на улицу. Мое окно выходило в сад. На вишневом дереве сидела девушка. Она заливисто смеялась над попытками Кати согнать ее с дерева. – Ну, погодите, барышня, все папеньке расскажу!

– Катя, ну не будь такой занудой. Уже слезаю. – Девушка вытерла перепачканные вишневым соком губы и сноровисто слезла с дерева. Она явно проделывала это не в первый раз.

Оказавшись на земле, девушка вскинула голову. Я отпрянул от окна. Стало неловко, будто я нарочно подглядывал, и меня застали за этим постыдным занятием.

Покончив с утренним туалетом, я спустился к завтраку. Катя накрыла мне за отдельным столом. Вся прислуга уже позавтракала и приступила к своим обязанностям.

– Мадам вас ожидает, – сказала Катя, когда я вышел из-за стола. Горничная робела в моем присутствии, не зная, как ко мне обращаться: я не относился ни к прислуге, ни к господам.

Мы вошли в господское крыло дома. Катя поднялась на второй этаж, постучала.

– Входите, – раздался слабый голос.

– Мадам, к вам учитель, – услышал я из-за двери.

– Пусть войдет.

Из залитого солнцем коридора я попал в сумрак. Плотные шторы почти не пропускали света. Я остановился в нерешительности, давая глазам привыкнуть к темноте.

– Подойдите, – раздался голос со стороны.

Я разглядел резную спинку кровати, высокий бронзовый подсвечник на столике рядом. Приблизился, сильно волнуясь. Это была моя первая работа, и я боялся ударить в грязь лицом.

– Присаживайтесь.

Я сел на краешек стула, выпрямив, как школяр, спину и не зная, куда деть руки.

– Совсем молод, – вздохнула с сожалением дама, словно меня не было в комнате. Я густо покраснел, возблагодарив Господа за полумрак.

– Я…

– Вы знаете ваши обязанности? – перебила мадам.

Наконец-то я смог рассмотреть обращенное ко мне бледное лицо. «Она молода, но очень изнурена. И бледность какая-то… болезненная». Создавалось впечатление, что женщине тяжело говорить. Каждое слово она произносила с трудом, делала длинные паузы.

– Мне…

– Вам предстоит учить трех барышень, моих дочерей. Александру Александровну, ей семнадцать. Зою Александровну, ей шестнадцать. И Полину Александровну, ей четырнадцать. Девочки ужасно невоспитанны и совершенно несносны. Вам представят их после обеда. Желаю удачи. – Такой длинный монолог совсем вымотал бедняжку. Обессиленная, она откинулась на подушки. Изящная рука потянулась к звонку над кроватью.

Когда я выходил, раскрасневшаяся Катя, пыхтя, взбиралась по лестнице, держа в руках миску. В коридоре витал запах уксуса.

– Бедная Наталья Степановна. Последние роды едва не убили бедняжку, – задыхаясь, произнесла Катя при виде меня.

До обеда оставалось несколько часов. От нечего делать я отправился в сад. Прогуливаясь по дорожкам, с сожалением отмечал следы упадка и запустения. Сквозь щебень пробивалась трава, плодовые деревья в саду одичали, небольшой пруд в глубине парка зарос тиной. Дом тоже был не в лучшем состоянии. Кое-где отвалилась штукатурка, на рамах местами облупилась краска. Имение явно знавало лучшие времена.