Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Вот свиненыш… Черт возьми, если бы Шон знал!

Майкл поймал жеребца до того, как он принялся пить, с трудом вернул седло на место и затянул подпругу.

– Теперь никак нельзя отдавать ему победу! – проговорил он, вскакивая в седло и направляя лошадь к берегу. – Нет, он не должен победить.

Далеко впереди, ярдах в двухстах, на буром фоне травы мелькало белое пятно – рубаха Дирка. Он уже обогнул бассейн с раствором и направил Плясунью к последнему этапу.

– А что с Майклом? – крикнул ему в спину контролер.

– Упал в речке! – не оглядываясь, крикнул в ответ Дирк. – Ему конец!

Голос его торжествующе звенел в воздухе.

– Он идет первым! Дирк идет первым!

Шон стоял на капоте машины и, настроив бинокль на группу эвкалиптов, первым заметил крохотную фигурку всадника, показавшуюся на гребне возвышенности.

– А где Майкл? – спросила Руфь.

– Вряд ли он должен сильно отстать, – пробормотал Шон.

Он с тревогой ждал, когда появится Майкл. Шон очень беспокоился, наблюдая за непродуманным, отчаянным подъемом Дирка по склону и вслух проклинал его за бесчеловечное обращение с Плясуньей. Потом мысленно умолял его: «Давай, шевелись, гони, черт бы тебя побрал», когда тот скакал по гребню, а Майкл уверенно догонял его. Потом оба всадника свернули, чтобы пересечь Бабуинов ручей, и пропали из виду. И вот теперь зрители наконец снова увидели одного из соперников.

– Слишком далеко объезжает, дурачок. Я же говорил ему, что надо срезать по краю болота, а не скакать вокруг него.

– Но где же Майкл? – повторила Руфь.

Шон перевел бинокль немного назад и осмотрел гребень, чувствуя первые проблески беспокойства.

– Что-то не видно… наверно, что-то случилось.

– Ты думаешь? Может быть, упал с лошади, поранился?

– Да откуда я знаю?

Тревога вызвала в Шоне раздражение, но он тут же раскаялся и обнял Руфь за талию.

– Этот парень сможет сам позаботиться о себе. Так что не волнуйся, все будет хорошо.

А Дирк уже спускался по склону, оставляя за собой хвост пыли, поскольку Плясунья по большей части скользила вниз на задних ногах.

– Майкла все еще не видно? – Руфь беспокойно прижалась к нему.

– Нет. Пока не видно, – проворчал Шон. – Дирк вполне может позволить себе объехать болото, он впереди на четверть мили.

Внезапно облегченный вздох пронесся по толпе, словно порыв ветерка по полю пшеницы.

– Вон он!

– Спускается! Спускается по склону!

– Да что теперь-то, уже не догонит, разве что полетит!

Шон перевел бинокль на Майкла, потом снова на Дирка, прикинул скорость каждого и их положение на дистанции, делая поправку на задержку Майкла в болоте, но ставя против этого расстояние, которое Дирк должен был преодолеть.

– Может догнать, – размышлял он вслух. – У Дирка преимущество, но Майкл может догнать.

А вот Ада так не думала. Дирк скачет впереди, и Дирк непременно победит. Она искоса посмотрела на Гаррика. Он стоял в сотне ярдов от нее возле финишного столба, но даже на таком расстоянии нельзя было не заметить, как он опустил плечи, – казалось, он переживает страшное горе, вокруг него словно светилась аура поражения. Копыта Плясуньи растоптали всю его жизнь, разбили на мелкие кусочки.

Не в силах больше этого выносить, Ада выпрыгнула из коляски и бегом бросилась в толпу, над которой, словно торжествующий колосс на пьедестале своего «роллс-ройса», возвышался Шон.

– Шон! – добравшись до него и коснувшись его ноги, позвала она.

Но он, поглощенный происходящим на дистанции, не почувтвовал и не услышал ее.

– Шон! – позвала она громче и дернула его за штанину.

– Мама! – откликнулся он, повернувшись к ней лицом.

– Мне надо поговорить с тобой! – проговорила Ада, стараясь перекричать возбужденную толпу, шум которой все возрастал.

– Не сейчас. Они приближаются к финишу… залезай сюда, ты все увидишь.

– Немедленно! Мне надо поговорить с тобой немедленно! Сейчас же слезай ко мне!

Ее тон поразил его. Он заколебался, еще секунду смотрел на скачки, потом смиренно пожал плечами и спрыгнул на землю рядом с матерью.

– В чем дело? Прошу тебя, побыстрее – не хочу пропустить…

– Я быстро, – с холодной яростью глядя ему в глаза, сказала она; такой Шон еще ни разу ее не видел. – Я просто хотела сказать тебе вот что: никогда я не думала, что настанет день, когда из всех чувств к тебе у меня в душе останется только презрение. Эгоистом ты был всегда, легкомысленным эгоистом, но никогда еще не был таким откровенно жестокосердным.