Марк Твен - Том Сойер за границей

к тому же летели несколько дней подряд и наконец увидели зеленую землю, то

вам покажется, будто вы попали домой или прямо в рай, и у вас снова слезы

из глаз потекут. Вот так было и со мной и с Джимом.

А когда до Джима дошло, что он смотрит на землю египетскую, то он ни за

что не хотел въезжать в нее стоя. Он опустился на колени и снял шляпу. Не

подобает, мол, несчастному, смиренному негру иначе вступать туда, где жили

такие люди, как Моисей, Иосиф, Фараон"Моисей, Иосиф, Фараон и другие

пророки. - Моисей (по библии) - "пророк". Иосифа и фараона Джим и Гек

ошибочно причисляют к пророкам" и другие пророки. Джим был

пресвитерианином и питал глубочайшее уважение к Моисею, который, как он

сказал, тоже был пресвитерианином. Джим ужасно разволновался и произнес:

- Это земля египетская, земля египетская, и я удостоен узреть ее своими

собственными глазами! И это та самая река, которая превратилась в

кровь"Здесь и дальше идет путаный пересказ некоторых эпизодов из библии",

и я гляжу на ту самую землю, на которой были моровые язвы, и вши, и жабы,

и саранча, и град; на ту самую землю египетскую, где мазали кровью дверные

косяки и где ангел божий поразил всех первенцев! Старый Джим недостоин

дожить до этого дня.

Сказав все это, он совсем размяк и зарыдал от благодарности. У них с Томом

нашлось о чем поговорить! Джим страшно волновался из-за того, что эта

земля так полна историей: тут и Иосиф с братьями, и Моисей в камышах, и

Иаков, который явился в Египет покупать зерно, и серебряная чаша в мешке,

и тому подобные занятные вещи. Том тоже волновался, потому что эта земля

полна историей, но уже по его части - насчет Нуреддина, Бедреддина и тому

подобных жутких великанов, от которых у Джима волосы дыбом встали, и еще

насчет кучи разного другого народа из "Тысячи и одной ночи", из которых

половина никогда не сделала того, чем они хвастают, - по крайней мере я ни

за что не поверю.

Только скоро мы все очень разочаровались, потому что поднялся густой

туман, - знаете, какие по утрам бывают, - а летать поверх него совсем ни к

чему - так можно и мимо Египта пролететь. Вот мы и решили, что лучше всего

направить шар по компасу прямо к тому месту, где виднелись расплывчатые и

затуманившиеся пирамиды, а после опуститься пониже, парить над самой

землей и глядеть в оба. Том взялся за штурвал, я приготовился бросать

якорь, а Джим, сидя верхом на носу, зорко вглядывался в туман и следил,

чтоб мы ни на что не наткнулись. Мы медленно, но верно продвигались

вперед, а туман все густел да густел - и под конец сгустился так, что Джим

стал весь какой-то тусклый, неясный и косматый. Было до того тихо, что мы

разговаривали шепотом и прямо помирали со страху. Время от времени Джим

говорил:

- Поднимитесь немножко, масса Том!

Шар взмывал фута на два вверх, и мы пролетали над плоской крышей

какой-нибудь глиняной хижины, где люди еще спали или только начинали

ворочаться, зевать и потягиваться. Когда одному парню вздумалось встать на

задние лапы, чтобы получше зевнуть да потянуться, мы нечаянно хлопнули его

по спине и сбили с ног. Мало-помалу, примерно через час, когда кругом

по-прежнему стояла гробовая тишина, а мы, навострив уши и затаив дыхание,

ловили каждый звук, туман вдруг немножко рассеялся, и Джим в ужасе заорал:

- Ой, масса Том! Ради всего святого, осадите назад! Тут самый огромный

великан из "Тысячи одной ночи" на нас лезет!

С этими словами он стал пятиться назад, а Том дал задний ход; и когда мы

остановились, человеческое лицо с наш дом величиной заглядывало к нам

через борт, и тут я лег и испустил дух.

Минуты две я лежал совсем мертвый, а когда ожил, то увидел, что Том,

прицепив шар крюком к нижней губе великана, долгим взглядом всматривается

в его жуткое лицо.

Джим, сжав руки, стоял на коленях и умоляющим взором глядел на чудовище.

Губы у него шевелились, но он ни слова не мог вымолвить. Я только раз

глянул на лицо и тут же начал снова помирать, но в это время Том сказал:

- Он неживой, остолопы несчастные! Это же сфинкс!

Я никогда не видел, чтоб Том был такой малюсенький, совсем как букашка, но

это только казалось из-за того, что голова великана была такая большая и

жуткая. Вот именно - жуткая! Но теперь она уже не казалась страшной,

потому что лицо было такое благородное и вроде даже печальное. Сразу было

видно, что он думал не о тебе, а о чем-то другом, поважнее. Голова была