Марк Твен - Том Сойер за границей

Вы думаете, Том угомонился после всех приключений, которые были с нами на

реке, - ну, тех, когда мы освободили негра Джима и когда Тому прострелили

ногу? Ничуть не бывало. Он еще больше разошелся, только и всего.

Понимаете, когда мы все трое вернулись с реки героями, воротились, так

сказать, из долгих странствий, и когда все жители поселка вышли встречать

нас с факелами и произносили речи и кричали "ура", а некоторые так даже

напились пьяные, - понятно, мы все прослыли героями. Ну а Тому, известно,

только того и надо.

Правда, ненадолго он и впрямь угомонился. Все с ним носились, а он себе

знай расхаживает по улицам, задрав нос кверху, точно весь поселок

принадлежит ему. Кое-кто даже стал называть его Том Сойер-Путешественник.

Ну, понятно, тут он и вовсе чуть не лопнул от спеси. На нас с Джимом он и

смотреть не хотел - ведь мы просто спустились вниз по реке на плоту и

только вверх поднялись на пароходе; ну а Том - он и туда и обратно на

пароходе ехал. Все наши мальчишки страшно завидовали мне и Джиму, а уж

Тому они просто пятки готовы были лизать.

Н-да, прямо не знаю, может, он на этом и успокоился бы, если б только не

Нат Парсонс, наш почтмейстер, - знаете, такой тощий, долговязый, лысый

старикашка. Нат был человек добродушный и глуповатый, а уж болтливее его я

в жизни никого не видывал. Ну и вот, этот самый Нат за последние тридцать

лет единственный во всем поселке заслужил себе такую репутацию, то есть я

хочу сказать, репутацию путешественника, и, понятно, до смерти

возгордился. Говорят, он за эти тридцать лет не меньше миллиона раз

распространялся о своем путешествии и страшно гордился своими россказнями.

А тут вдруг откуда ни возьмись является мальчишка, которому еще и

пятнадцати-то не исполнялось, и весь поселок, разинув рот, восхищается его

путешествиями. Ясно, что бедного старикашку всего корежить начинает от

такого дела. Ему просто тошно было слушать рассказы Тома и аханье: "Вот

здорово!", "Нет, вы только послушайте!", "Чудеса, да и только!" и всякое

тому подобное. Но деться ему было некуда, все равно как мухе, у которой

задняя лапка в патоке завязла. И вот всякий раз, стоит только Тому сделать

передышку, глядишь, несчастный старикан уж тут как тут, расписывает свои

облезлые путешествия, как только может. Впрочем, они уже всем порядком

надоели, да и вообще-то немногого стоили, так что просто смотреть на него

было жалко. Тут Том снова принимается рассказывать, старик за ним, и так

далее и тому подобное; иной раз часами стараются друг друга за пояс

заткнуть.

А путешествие Ната Парсонса вот с чего началось. Когда он только поступил

в почтмейстеры и был совсем новичком в этом деле, приходит однажды письмо,

а кому - неизвестно, во всем поселке такой человек отродясь не живал. Ну

вот, он и не знал, что тут делать да как тут быть. А письмо все лежит.

Лежит неделю, лежит другую, - от одного вида этого письма у Ната

начинались колики. К тому же письмо было доплатное - без марки, а взыскать

эти десять центов не с кого. Вот Нат и решил, что правительство сочтет,

будто он во всем виноват, да и прогонит его с должности, когда узнает, что

он не взыскал эти деньги. В конце концов Нат не выдержал. Он не мог ни

спать, ни есть, исхудал как тень, но посоветоваться ни с кем не посмел:

вдруг этот самый человек возьмет да и донесет правительству про письмо.

Запрятал он его под половицу, но опять без толку: чуть увидит, что

кто-нибудь наступил на это место, так его сразу в дрожь бросает.

"Неспроста это", - думает он про себя. И сидит он, бывало, до глубокой

ночи, ждет, покуда все огни погаснут и весь поселок затихнет, а после

прокрадется в контору, вытащит письмо и запрячет его в другое место.

Народ, понятно, стал избегать Ната. Все качали головами да перешептывались

- по всему его виду и поступкам выходило, что он либо убил кого-нибудь,

либо еще бог весть чего наделал. И будь он не своим, а приезжим, его бы уж

наверняка линчевали.

Ну вот, значит, как я уже говорил, не мог Нат больше вытерпеть и решил он

отправиться в Вашингтон, пойти прямо к президенту Соединенных Штатов и

чистосердечно во всем признаться, а потом вынуть письмо, положить его

перед всем правительством и сказать:

"Вот оно. Делайте со мной, что хотите, только, видит бог, я ни в чем не