Марк Твен - Том Сойер за границей

план, потому что ему бы ни за что не удалось набрать столько людей, а если

бы даже и удалось, то его бы наверняка разбили в пух и прах.

Я взял эту книгу, прочел все, что там сказано, и, насколько я понял,

туговато пришлось большинству из тех, кто бросил свои фермы и отправился в

крестовый поход.

Так вот, значит, Том придумывал один план за другим, но в каждом было

какое-нибудь слабое место, и ему приходилось их бросать. Наконец он просто

в отчаяние пришел. В это время газеты в Сент-Луисе много писали о

воздушном шаре, который должен полететь в Европу, а Том начал подумывать,

не отправиться ли ему туда посмотреть, что это за шар, да все никак не мог

решиться. Однако газеты не унимались, и тогда ему пришло в голову, что

если теперь не поехать, так, может, больше никогда не представится другого

случая увидеть воздушный шар. К тому же он узнал, что Нат Парсонс едет

туда, ну и, понятно, это решило дело. Ведь Нат Парсонс, когда вернется,

непременно станет хвастать, что видел шар, и тогда ему, Тому, придется

слушать да помалкивать, а уж этого он стерпеть не мог. Вот он и попросил

меня и Джима поехать вместе с ним, и мы поехали.

Шар оказался замечательный - огромный, с крыльями, лопастями и разными

тому подобными штуками, совсем непохожий на те шары, какие рисуют на

картинках. Он был привязан на краю города, на пустыре, в конце Двенадцатой

улицы, а кругом толпился народ, и все насмехались над шаром и над его

изобретателем - тощим, бледным малым, с глазами как у помешанного, - и все

утверждали, что шар не полетит. Изобретатель приходил в ярость, бросался

на них с кулаками и говорил, что они тупые скоты, однако наступит день, и

они поймут, что им довелось встретить одного из тех, кто возвышает народы

и создает цивилизацию, а у них не хватило мозгов это уразуметь. И тогда на

этом самом месте их собственные дети и внуки воздвигнут ему памятник,

который переживет века, а имя его переживет и самый памятник.

Тут народ снова начинал хохотать, орать и спрашивать, как была его фамилия

до того, как он женился, сколько он возьмет, чтобы больше так не

поступать, как звали бабушку кошки его сестры и разные тому подобные вещи,

какие обычно говорит толпа, когда ей попадется парень, которого можно

дразнить. Правду сказать, некоторые замечания были смешные и даже очень

остроумные, но все равно это несправедливо и не слишком благородно, когда

столько народу пристает к одному человеку, да притом когда все они такие

бойкие на язык, а он и ответить-то толком не умеет. Да и в сущности-то,

стоило ли ему огрызаться? Ему ведь от этого никакого проку, а им только и

надо - попался простак на удочку. Но все равно он тут ничего поделать не

мог - такой уж был человек. Он был славный малый, а газеты писали, что он

настоящий гений, но уж в этом-то он наверняка не виноват. Не могут же все

быть здравомыслящими, приходится нам быть такими, какие мы есть от

природы. Я так разумею: гении думают, что они все знают, и потому не

слушают ничьих советов, а всегда поступают по-своему и из-за этого все

люди их ненавидят и презирают. И ничего удивительного тут нет. Если б они

были поскромнее, прислушивались к тому, что люди говорят, да старались

научиться уму-разуму, то им же самим было бы лучше.

Та часть шара, в которой сидел профессор, была похожа на лодку. Она была

большая, просторная, и по бокам в ней стояли водонепроницаемые ящики. В

них хранились разные вещи, на них можно было сидеть, стелить постели и

спать. Мы забрались в лодку. Там уже болталось человек двадцать, они всюду

совали свой нос, все рассматривали; и старый Нат Парсонс тоже был тут как

тут. Профессор возился с приготовлениями к отлету, и все стали друг за

дружкой вылезать обратно на землю. Старый Нат шел позади. Ну а мы ведь не

могли допустить, чтоб он остался после нас, вот мы и решили обождать,

покуда он уйдет, и вылезть последними.

Но вот уже Нат сошел на землю, и теперь наступил наш черед. Вдруг я

услышал громкие крики, обернулся, смотрю - город стрелой улетает у нас

из-под ног! Мне просто дурно сделалось, до того я перепугался. Джим стоит

весь серый, слова вымолвить не может, а Том молчит, но вид у него вроде

даже радостный. Город все уходил и уходил вниз, но нам казалось, будто мы

не двигаемся, а просто висим в воздухе на одном месте. Дома становились