Марк Твен - Том Сойер за границей

берега Атлантического океана, откуда мы приехали. Ну а после он снова

повернулся к нам и сказал, что это хорошее распределение и что если Джим

согласен, то и мы тоже согласны. Джим сказал, что он согласен.

Тогда Том отмерил наши две десятые на корме, а остальные отдал Джиму. Джим

страшно удивился при виде того, какая огромная часть песку пришлась на его

долю и какая маленькая на нашу. Я, говорит, очень рад, что вовремя

высказался и попросил отменить первое распределение, потому что, мол, даже

и теперь на мою долю приходится больше песку, чем удовольствия.

Мы принялись за дело. Ох, и жарко же нам стало! Пришлось передвинуться в

более прохладную погоду, потому что выдержать было просто невозможно. Мы с

Томом сменяли друг друга - пока один работал, другой отдыхал; но беднягу

Джима сменить было некому, так что вся эта часть Африки промокла от его

пота. Нам было так смешно, что мы даже не могли как следует работать, и

Джим все время беспокоился, что с нами такое стряслось, так что нам

приходилось всячески изворачиваться и придумывать разные причины - не

очень-то убедительные, но для Джима все сойдет, он всему верил. Когда мы

покончили с работой, то просто чуть не померли - не от усталости, а от

смеха. Джим тоже чуть не помер - он так замаялся, что нам пришлось по

очереди сменять его, и он благодарил нас как только мог. Сидит он на

планшире, вытирает пот и говорит, что мы очень добры к бедному старому

негру, и он никогда нас не забудет. Джим - он всегда был самым благородным

негром на свете и всегда благодарил за любую мелочь, какую для него

сделаешь. Он только снаружи был черным - внутри он был белый, ничуть не

хуже вас.

Теперь вся наша еда была здорово приправлена песком, но, когда есть

хочется, это не страшно, а ежели ты не голоден, тогда все равно есть

неохота, - и потому горсточкой песку каши не испортишь, я так понимаю.

Наконец, держа курс на северо-восток, мы добрались до восточного края

пустыни. Далеко на горизонте, в мягком розовом свете, у самого края песков

мы увидели три остроконечных крыши вроде палаток, и Том сказал:

- Это египетские пирамиды.

У меня сердце так и запрыгало. Понимаете, ведь я тысячу раз видел их на

картинке и слышал, как про них рассказывали, но когда мы вдруг на них

наткнулись и поняли, что они настоящие, а не одна только выдумка, у меня

от удивления прямо дух захватило. Правда, очень странно: чем больше ты

слышишь о каком-нибудь замечательном, чудесном и важном предмете или

человеке, тем больше они - ну как бы это получше выразить? - расплываются,

что ли, или превращаются во что-то большое, неясное и волнистое - один

только лунный свет, и больше ничего существенного. Так всегда бывает с

Джорджем Вашингтоном, и то же самое с этими пирамидами.

И потом, мне всегда казалось, что те, которые про них рассказывали, просто

врут. Однажды к нам в воскресную школу явился один человек, принес

картинку, на которой были нарисованы пирамиды, и сказал, что самая большая

пирамида занимает тринадцать акров, а высотой она почти в пятьсот футов -

настоящая крутая гора, сложенная из каменных глыб величиной в большой

комод, которые лежат ровными слоями, вроде ступенек лестницы. Понимаете,

тринадцать акров под одно строение! Ведь это же целая ферма. Если б это

было не в воскресной школе, я бы подумал, что он врет, и когда я оттуда

вышел, я так и решил. Он еще говорил, что в пирамиде есть дыра и что в нее

можно войти со свечкой, а потом подняться наверх по длинному покатому

тоннелю и наконец попасть в большую комнату в самом брюхе этой каменной

горы, а там ты найдешь большой каменный ящик, в котором лежит царь, и ему

четыре тысячи лет. Я тогда сказал себе, что если он не врет, то я съем

этого царя, когда его оттуда вытащат. Ведь даже Мафусалим не был такой

старый, по крайней мере никто этого не утверждает.

Когда мы подлетели ближе, то увидели, что желтый песок разом кончается,

словно одеяло, и что к нему вплотную прилегает широкая ярко-зеленая

полоса, а по ней змейкой вьется какая-то лента. Том сказал, что это Нил.

Тут у меня сердце снова екнуло, потому что про Нил я тоже никогда не

верил, что он на самом деле существует. Я вам точно говорю: если вы

пролетели добрых три тысячи миль над желтым песком, который так трепещет

от жары, что прямо слезы из глаз текут, когда на него смотришь, и если вы