Тудора Аргези - Лирика

Кувшин из глины с мыслью пополам,
Он — голос дал тебе, я — слово дам.

Не считай сарай сараем,—
Мы тут школу открываем.
Рады курочки: еще бы,
Разве можно без учебы!
Вот расселись на насесте —
И уснули честь по чести.
Лишь петух, девиц приведший,
Знай орет, как сумасшедший.
— Да, подвешен ваш язык!
Вы — наш лучший ученик!..—
А цесарка боком, боком,
В дверь — и все, конец урокам:
Я, мол, знаю больше всех!
Зазубрила слово «грех» —
Вот и весь ее успех…
В акушерки хочет кошка,
Хоть и страшно ей немножко.
Исключили лягушонка:
Квакал в классе слишком звонко.
Псу — вообще-то гению —
Кол по поведению.
Лезет в щель бесхвостый кочет,
Утка давится, хохочет.
Заиграл шарманщик вдруг,
Вспыхнул в гневе наш индюк,
Весь надулся. Ну, картинка!

Тсс!.. Директор — баба Тинка!

Переместилась деревушка целиком
На кладбище свое, и тесно ей на нем.
Кресты пришли к домам, здесь всех похоронили,
Что день, то новый крест белеет на могиле.
Кресты, как скрипки, цепенеют в поле,
Послушны дирижерской воле.
Мертва дорога, улицы пусты.
Кресты, кресты…

Здесь узкою, заросшею тропой
Бредешь в чертополохе, как слепой.
Будь осторожен, не гляди назад —
Тут мертвецы дорогу сторожат.

Ступая в дождь в тяжелых башмаках,
Прохожий спотыкается впотьмах,
И, не заметив ржавого засова,
У мертвецов он просит крова.

Дитя, все слезы, как святыню,
Храни заботливо в кувшине;
Подальше спрячь, чтоб были целы:
Ведь слезы — жемчуг омертвелый.

Не дай и маленькой слезинке
Пролиться из заветной кринки,—
Приданым неприкосновенным
Держи их в месте сокровенном.

Во мраке ниши потаенной,
Под стражей множества затворов
Таи свой клад неоцененный,
Дитя мое, от жадных взоров.

Смотри, скупись, не распечатай
До срока кринки непочатой,
Чтоб даже свет луны случайно
Не мог коснуться этой тайны.

Слезами, вздохами не вздумай
Платить за боль судьбе угрюмой,—
А вдруг когда-нибудь — как знать? —
Придется разом их отдать?

Когда пришли в мой сад непрошеные гости,
На них смотрел я без вражды, без злости.
Не скопищем пришли они сначала,
Не вторглись, нет, — их было мало.
По одному вошли, не как бандиты,
Не крадучись, не ночью, а открыто —
В разгаре дня, как добрые соседи,
Чтоб провести часок в беседе…
Ни дальний хуторок, ни сельский двор
Тогда не ведали, что к нам явился вор.
Был виноград тяжел и сочен,
Еще был день тогда длиннее ночи:
Едва уснув в закате золотом,
Он вновь уж золотил мой сад, мой дом.

Спросили вежливо: кто я такой? где дети?
И неприязни не было в ответе…
Где ж детям быть, когда кругом — работа:
На винограднике трудился, помню, кто-то,
Другой — у горна, каждый был при деле,
Луга и рощи радостно гудели,
В четвертый раз был скошен клевер в поле,
А топоры, искрясь, дрова кололи…
Неужто я подумал, черт возьми,
Что разговариваю с честными людьми?!
Да, было именно вот так…
Но нюх не обманул моих дворняг,—
И я стыжусь теперь, припоминая
Надсадность их отчаянного лая.

К нам из Жиу длинен путь…
Пламя в печке не раздуть,—
И нигде идущий мимо
Не увидит струйки дыма.
В доме хлеба ни ломтя…
Плачет мать, кричит дитя.
В селах, в слякоти осенней,
Только дряхлых привидений
Бродят сумрачные тени.
И по всей округе дальней
Веет ладан погребальный.
Молока лишилась мать,—
Что же ей младенцу дать?
Нет его и у коров…
Голод мрачен и суров.
Пусты высохшие груди.
Так и звери, так и люди…
Все собаки околели.
Старцы дышат еле-еле…
Им недолго жить осталось.
Гнев томит тебя и жалость.
Все загублено, отпето…

О отчизна, ты ли это?

Моя душа — мой старый пес покорный,
И часто, цепь бряцающую сняв,
Я волоку его из будки черной
К одной из самых сумрачных канав,
Чтоб утопить его во тьме суровой,
Где все мои начала и основы.

Но пес, привыкший к тягостной неволе,
Торопится обратно в свой закут.
Он видит хлыст, он помнит чувство боли,
Он знает, как удары спину жгут.
И пес рычит, страшась расправы новой…
У нас одни и раны и оковы.