Борис Хайкин - Депортация в ад, или Голоса из преисподней

Орали динамики, звучала музыка, раздавался звон посуды, скрипели колёса, слегка заглушающие звуки выстрелов. Лукьяновку заливала толпа из еврейского Подола, где с незапамятных времён жили сапожники, угольщики, портные. Грязные, неухоженные дворы, зловонные кучи мусора, покосившиеся дома и сараи, выгребные ямы туалетов с крысами и роями мух – всё это представлял собой еврейский Подол, пропахший смесью гнили и сохнущего белья. Ходили слухи, что евреев поведут в гетто. Но со стороны Бабьего Яра раздавались размеренные пулемётные выстрелы. Улица Артёма достаточно длинная. Очень долго продолжалось шествие гудящей толпы, с толкотнёй, плачем детей, неустанными разговорами. Улицу перегородили проволочные заграждения и противотанковые ежи с проходами посередине в оцеплении немцев и украинских полицаев. Те, кто был в передних рядах, видели, как чемоданы, узлы, вещи и продукты отбирались и складывались по разным сторонам дороги, а людей пропускают вперёд партиями. Что чувствовали эти обречённые на смерть люди – остаётся только предполагать. Отобранные группы людей проходили между двумя рядами солдат с резиновыми дубинками, палками и собаками. И на головы несчастных то и дело сыпались удары, и слышалась команда: «Шнель! Шнель!» На людей, падающих на землю, спускали собак. Евреи, обезумевшие от страха и унижения, вышли на площадь, сплошь усеянную обувью, одеждой и бельём. И толпу голых, избитых дубинками и ногами людей уводили на верную смерть.

Берта с детьми шли в колонне до угла еврейского и христианского кладбищ. Там была установлена сторожевая будка с шлагбаумом, за который людей пропускали партиями по 300—400 человек. Раздевали только тех евреев, у которых были ценные вещи и одежда. У семьи Сидько не было ничего ценного, и мать с детьми пропустили через второй шлагбаум. В первый день расстрела всех евреев подряд, без сортировки, пропускали за второй шлагбаум и расстреливали. А 30 сентября началось разделение здоровых мужчин, детей и женщин – по отдельности. Женщины оказались в центре площади, мужчины справа, а женщины слева и ближе к краю оврага. Молодых, красивых женщин раздевали догола и забирали в солдатские бордели. Крепких мужчин отправляли на работу. Детей направляли во врачебные центры для медицинских испытаний. Гришу и Мишу Сидько послали в группу детей возрастом 6—13 лет. А Берту с дочерью Кларой 3,5 лет и четырёхмесячным сыном Володей направили прямо на расстрел. Мальчик родился 21 апреля, в день рождения Ленина. Поэтому его и назвали Володей. Клара увидела, что братьев уводят, и побежала навстречу к ним с плачем: «Миша, я хочу на ручки!» но полицай догнал её и ударил кулаком по голове. Девочка упала на землю. Тогда полицай наступил на неё сапогом и задавил. Увидев это, Берта потеряла сознание. Ребёнок выпал из её рук на землю и начал кричать. Тогда тот же полицай подошёл к ним, сапогом задавил ребёнка, а его маму застрелил. После всего увиденного Гриша поседел.

Время шло к вечеру. Полицай, который охранял группу детей, с Мишей и Гришей, стал отпускать детей по одному. Тогда все наперебой стали его просить отпустить их на свободу. Он не выдержал и скомандовал по-прусски: «Разбегайтесь!» И дети бросились врассыпную к проволоке, которой был ограждён Бабий Яр. За ними никто не гнался. Полицай сделал первый предупредительный выстрел в воздух, а потом пальнул по детям. Но большинству пацанов удалось уйти в сторону села Святошино, где было достаточно много дворов, огородов, скота (30—40 человек). К вечеру Миша с братом Гришей попали в пром. зону, к зоопарку, расположенному на окраине Киева. Оттуда вернулись домой. Через два дня опять к ним пришла дворничиха Лушка и сдала детей в полицию. Их привели в гестапо на улицу Короленко, 15 и бросили в камеру, расположенную в подвале. Там находились взрослые евреи, партийные работники, военнопленные солдаты. В подвале были двухъярусные нары, занятые заключёнными. Не было практически ни одного сидячего места. Во дворе гестапо шли расстрелы. Умерших вытаскивали за ноги и свозили в Бабий Яр. Там братья пробыли больше трёх недель с ноября по декабрь. Шли непрестанные допросы, после которых полуживых людей затаскивали обратно в камеру. Там они умирали один за другим на глазах детей. Когда очередь дошла до Гриши и Миши, их повели на допрос на второй этаж. В отдельной комнате для допросов сидел офицер, при котором была овчарка, и переводчик. Во время допроса Мишу и Гришу спросили – какая у них фамилия, национальность и возраст? И они ответили, что по национальности украинцы. Тогда переводчик подтвердил офицеру, что оба они украинцы, соседи, и что он знаком с их родителями. переводчиком оказался фольксдойч Иван Иванович, проживающий по адресу Желянская, 43. Пётр Сидько был дружен с ним по-соседски. Таким образом, немец спас их от смерти. Выписали на двоих общий аусвайс с записью о подтверждении их украинской национальности и отпустили восвояси. И опять братья вернулись домой. Показали Лушке свой паспорт, и она отстала от них.