Владимир Набоков - Изобретение Вальса

Входят Сон и Вальс.

Где же остальные? А, видно, заинтересовались демонстрацией. Садитесь, будьте как дома.

Чем больше я наблюдаю вас, тем яснее вижу, что вы можете мне весьма пригодиться.

Всегда готов к услугам.

Но только я вас заранее прошу оставить залихватский, подмигивающий тон, в котором вы позволяете себе со мной разговаривать. Моим сообщником вы не были и не будете никогда, а если желаете быть у меня на побегушках, то и держитесь как подчиненный, а не как подвыпивший заговорщик.

Все будет зависеть от количества знаков благодарности, которое вы согласитесь мне уделять ежемесячно. Видите, — я уже выражаюсь вашим слогом.

Благодарность? Первый раз слышу это слово.

Вы сейчас удостоверитесь сами, что я хорошо поработал на вас. Старцы вам сделают небезынтересное предложение, только не торопитесь. А без меня они бы не решили ничего.

Я и говорю, что ваше проворство мне пригодится. Но, разумеется, слуг у меня будет завтра сколько угодно. Вы подвернулись до срока, — ваше счастье, — беру вас в скороходы.

Заметьте, что я еще не знаю в точности правил вашей игры, я только следую им ощупью, по природной интуиции.

В моей игре только одно правило: любовь к человечеству.

Ишь куда хватили! Но это непоследовательно: меня вы лишаете мелких прав Лепорелло, [4] Лепореляо — слуга Дон Жуана, например, у Пушкина. а сами метите в мировые Дон-Жуаны.

Я ни минуты не думаю, что вы способны понять мои замыслы. Мне надоело ждать, кликните их, пора покончить со старым миром.

Послушайте, Вальс, мне ужасно все-таки любопытно… Мы оба отлично друг друга понимаем, так что незачем держать фасон. Скажите мне, как вы это делаете?

Что делаю?

Что, что… Эти взрывы, конечно.

Не понимаю: вы хотите знать устройство моего аппарата?

Да бросьте, Вальс. Оставим аппарат в покое, — это вы им объясняйте, а не мне. Впрочем, мне даже не самый взрыв интересен, — подложить мину всякий может, — а мне интересно, как это вы угадываете наперед место?

Зачем мне угадывать?

Да, я неправильно выразился. Конечно, наперед вы не можете знать, какое вам место укажут, но вы можете, — вот как фокусник подсовывает скользком карту… Словом, если у вас есть тут помощники, то не так трудно внушить нашим экспертам, какой пункт назначить для взрыва, — а там уже все подготовлено… Так, что ли?

Дурацкая процедура.

О, я знаю, я знаю: все это на самом деле сложнее и тоньше. Вы игрок замечательный. Но я так, для примера… Ведь я сам, знаете, ловил ваши темные слова на лету, старался угадать ваши намерения… и ведь, например, остров подсказал я, — мне казалось, что вы его мельком упомянули. А?

Вздор.

Вальс, миленький, ну, будьте откровеннее, ну, расстегните хоть одну пуговку и скажите мне. Я обещаю, что буду ваш до гроба.

Куш.

Хорошо, но когда вы мне скажете, — скоро? завтра?

Позовите-ка этих господ, пожалуйста.

Крепкий орешек!

Он исполняет приказ. Все возвращаются с балкона, делясь впечатлениями.

Весьма живописная манифестация. Особенно в такую великолепную погоду {37} 37 Особенно в такую великолепную погоду. — Вместо этих слов в английском переводе сказано: «Те школьники в самом деле прелестны!» (57). .

А последний плакат вы прочли?

Какой? “Мы желаем знать правду!” — это?

Нет-нет, последний: “Сегодня взрывают пустыни, завтра взорвут нас”. Что за притча? По какому поводу? Выборы?

Все это до крайности прискорбно. Как это не уметь соблюсти военную тайну!

А мне больше всего понравилось: “Долой наймитов динамита”, — просто и сильно.

(Толкуя знаки Горба.) Горб говорит, что такого волнения не было со времен убийства короля.

Мое несчастье, что я близорук…

Скучно, обидно. Придется завербовать ученых… пускай как-нибудь объяснят… (Заметив Вальса.) А, вот он. Здравствуйте. Присаживайтесь. Господа, занимайте места. Заседание продолжается. Итак… Полковник!