Уильям Шекспир: Буря

Могучему хозяину привет!
Живи и здравствуй, мудрый повелитель!
Приказывай — лететь ли, плыть, нестись
Верхом на облаке, нырнуть ли в пламя, —
Любым заданьем нагрузи меня
С моей ватагой духов.

Говори же,
Исполнил бурю ты, как я велел?

Неукоснительно.
Я королевский штурмовал корабль —
То здесь, то там, на палубе, в каютах
Я вспыхивал пугающим огнем,
Я разделялся, я горел на стеньгах,
На реях, на бушприте, а затем
Соединялся вмиг. Я был стремглавей
Юпитеровых молний грозовых.
От серного трескучего огня,
Казалось, волны буйные дрожали
И вздрагивал трезубец самого
Морского бога.

Славно, Ариэль!
И кто же устоял в переполохе?
Кого же ты ошеломить не смог?

Все ошалели, ужас обуял
Безумный всех. И все, кроме матросов,
В запененную воду с корабля
Попрыгали. "Спасайся! Сатана
Со всею силой адовой к нам в гости!" —
Воскликнул королевич Фердинанд
(На нем поднялись дыбом волоса,
Как тростники) и первым прыгнул за борт.

Ты умница, мой дух! Но было то
Близ берега, надеюсь?

Да, хозяин.

И все спаслись?

О да. Их на волнах
Непотопляемо несла одежда.
Она сейчас новее, чем была.
Ни волоска на них не пострадало.
Я высадил их кучками, поврозь,
Как ты велел. А принца Фердинанда
Отдельно ото всех, и он теперь
Сидит в пустынном уголке, скорбя
И вздохами остуживая воздух
И руки траурно скрестя вот так.

А как распорядился с моряками
И с остальной флотилией?

Корабль
Приякорил я в тихой бухте — там,
Куда меня ты вызвал как-то в полночь,
Чтоб за волшебною послать росой
На штормовые острова Бермуды.
Матросов я под палубу загнал,
Они уснули от изнеможенья
И чар моих. А прочие суда,
Рассеянные мной во время бури,
Теперь соединились и домой
Плывут по водам средиземноморским,
Воочью видев кораблекрушенье,
Горюя о погибшем короле.

Все выполнено в точности. Но есть
Еще работа. Час теперь который?

Уж за полдень.

Пожалуй, третий час.
А до шести нам надо кончить дело,
Не потеряв минуты ни одной.

Трудиться снова? Но позволь, позволь.
Ведь обещал ты мне.

Опять капризы?
Чего тебе еще?

Мою свободу.

Молчать! Не вышел срок.

Прошу тебя.
Ведь я большую службу исполнял,
Служил тебе охотно, неворчливо,
Не лгал, не путал. Вспомни, обещал ты
Скостить мне целый год.

А ты забыл,
Что я от лютых мук тебя избавил?

Я не забыл.

Забыл. Иначе б ты
Не счел чрезмерной службою нырянье
На илистое дно морей, полет
На острых крыльях северного ветра,
Работу в жилах смерзшейся земли.

Я не считал чрезмерной…

Лжешь, негодный.
Ты ведьму Сикораксу позабыл,
Которую от старости и злобы
Завистливой согнуло в три дуги?

Я помню.

Помнишь? Ну-ка, отвечай,
Откуда родом мерзкая колдунья?

Она была алжирка.

Надо мне
Будить твою забывчивую совесть
Хотя б раз в месяц. Ведьму Сикораксу
За пакостные многие дела,
За колдовство, о коем страшно молвить.
Изгнали из Алжира. Но казнить
Не захотели — у нее заслуга
Была пред горожанами одна.
Так говорю?

Все так.

Ее сюда
Доставили и бросили матросы.
Она была брюхата и синела
Подглазьями. А ты, ее слуга, —
Теперь моим рабом себя зовущий, —
По тонкости своей натуры ты
Не мог ее веленья выполнять
Болотные и гнусные. За это,
Неутолимой яростью кипя,
Она тебя, при помощи других,
Сильнейших духов, намертво всадила
В расщеп сосны. И, защемленный там,
Ты мучился двенадцать лет. Уж ведьма
Успела умереть. Твой стон был громче
И чаще стука мельничных колес.
Тогда здесь люди не жили. Колдуньин
Пятнистый выродок один бродил.