Семен Кирсанов - Лирические произведения

Решетки!
Вы — печаль
закрывшихся ворот,
тюремного
ключа
железный поворот.
Вы — на окне,
где взгляд
Желябова
на ряд
оград.
Вы — мир цепей
из бронзы.
Вы — репей
из чугуна.
Цветки
из стали.
Лепестки,
раскрывшиеся там,
где гибель лепесткам.

И нет —
вы не родня
наивного плетня
в ромашках
и траве
с горшком на голове.
Вам —
тын
ни сват, ни брат,
о, легион оград!

Нет,
вы — конвой тропы
для каторжной толпы
вплоть до острогов,
где
на хлебе и воде
лежали по углам
прикованные
к вам!..

Рудой еще когда
вы были —
и тогда,
о, сколько бедняков
несли
из рудников
и каторжной киркой
рубили им
покой!..

Так —
вы из мертвецов
росли вокруг дворцов.

И крицами когда
вы были —
и тогда,
О, сколько клейм
на лбу
поставлено рабу,
да,
божьему рабу
из беглых крепостных,
который
вас ковал
и в стенах крепостных
о воле
тосковал,
о ковыле в степях…

Вы
в пушкинских стихах
о молодом орле,
о машущем крыле…
На вас самих
орлы
распяты,
кандалы
к ногах у вас висят,
и обнесли
фасад
империи.
И шпик
все видит из-за пик…

Но вспомните
и час,
когда заставил вас
вдруг сделать
шаг назад
красногвардейский штык,
Октябрьский
Петроград!
Вас к стенам придавил
плетень
крестьянских вил…
И —
как ни угрожал
Таврический дворец —
трагический конец
владельцев ваших
ждал!

Вы — шаг вперед опять,
но вас погнала
вспять
под цоканье подков
Конармия
клинков.
И миллион штыков
(на каждом красный бант)
вас усмирил.
И вот
вы — только ржавый сброд
мечей,
и алебард,
и копий.
Но — вперед
вершка вам не ступить!

Но как же с вами быть,
чугунные цветы,
секиры и щиты?
Вас
ради красоты
оставить,
может быть?

Оставим.
Так и быть.

А если вы — посты
минувшего?
И стяг
с орлом
о трех цветах
вас тайно осенял?
Тогда
вы — арсенал!
Ни цепи,
ни цветки,
ни медные витки
тогда вас не спасут.

Решетки,
вас снесут!

О, зимний
Летний сад,
заснеженный, не летний,
где высоко
висят
серебряные ветви;
где погребен
песок
с замерзшими следами,
где все еще
не срок
свиданий
и досвиданий;
где так печален вид
пустующих
скамеек,
где даже тень любви
усесться
не посмеет.

Сад,
где газон зимы
забыл
о незабудках,
где весь античный мир
живет
в дощатых будках;
где в мраморной мечте
вновь окунуться
в мифы —
в купальной наготе
стоят в кабинах
нимфы;
где лишь Крылов
свое
не покидает кресло, —
и сторожит
зверье,
столпившееся тесно;
где в инее с утра
Персей
и Андромеда,
где во дворце Петра
все говорит
про шведа;
где воздух
в блестках от
туманов и морозов,
где ночью
у ворот
таится Каракозов;
где с флагами
толпа,
в воззваньях динамитных,
где сквозь морозный пар
мелькнул
февральский митинг;
где царские орлы
забились
под короны,
где подняли стволы
безлиственные
кроны;
где помнят о руках,
что их сажали,
корни,
а ветви в облаках
парят,
нерукотворны,
но — дерева где нет,
какое
за два века
увидело бы свет
само,
без человека;
где человек не взял
в блокадный год
ни чурки,
а грустно замерзал
у гаснущей
печурки…

Сад,
где так дорог луч
и каждый теплый градус,
пришедший
из-за туч
на ленинградский адрес;
где,
на руки дыша,
кусты, скамейки просек,
как сердце,
как душа,
о потепленье просят;
где в сумерках
на льду,
у снежной филиграни,
я
безответно жду
далекой телеграммы;
где требуют весны,
детей
хотя бы ради,
и барельеф стены,
и кольца
на ограде;
где подается весть
всем веткам
по цепочке,
что потепленье
есть —
пусть набухают почки;
где птицы голосят
и занимают ветви,
где солнце
снежный сад
вновь превращает
в Летний;
где новый оборот
находит
стих звенящий:

«Надежду —
у ворот
не забывай,
входящий!»

Сегодня
я хожу
по Русскому музею,
там
на полотнах Ге
видения сизеют;

желтеет
Левитан
и зеленеет
Шишкин, —
вот-вот и упадут
с мохнатых елей
шишки.

Пройдешь
Рублевский зал,
побудешь при Петре ты,
потом
тебя пленят
Тропинина портреты,