Семен Кирсанов - Лирические произведения

Я пил парное далеко
тумана с белым небом,
как пьют парное молоко
в стакане с белым хлебом.

И я опять себе простил
желание простора,
как многим людям непростым
желание простого.

Так пусть святая простота
вас радует при встрече,
как сказанное просто так
простое: «Добрый вечер».

Семафор
перстом указательным
показал
на вокзал
у Казатина.

И по шпалам пошла,
и по шпалам пошла
в путь — до Чопа,
до Чопа —
до Чопа —
вся команда колес
без конца и числа,
невпопад и не в ногу затопав…

И покрылось опять
небо пятнами
перед далями
необъятными.
И раскрыто сердце
заранее —
удивлению,
узнаванию.

Каждому из нас
страна иная
чем-то край родной напоминает.

Первый скажет:
этот снег альпийский
так же бел, как на Алтае, в Бийске.

А второй, —
что горы в дымке ранней
близнецы вершин Бакуриани.

Третий, —
что заснеженные ели
точно под Москвой после метели.

Ничего тут странного —
все это
просто та же самая планета.

И, наверно, в будущем мы будем
еще ближе
здесь живущим людям.

Холодный, зимний воздух
в звездах,

с вечерними горами
в раме,

с проложенною ближней
лы́жней,

с негромким отдаленным
звоном.

Пусть будет этот вечер
вечен.

Не тронь его раскатом,
Атом.

Tre Cime de Lavaredo —
Три Зуба Скалистой Глыбы
стоят над верхами елей.

Но поезд не может медлить —
он повернул по-рыбьи
и скрылся в дыре туннеля.

И вдруг почернели стекла,
и вот мы в пещере горной,
в вагоне для невидимок.

И словно во мраке щелкнул
фотоаппарат затвором,
оставив мгновенный снимок:

«Стоят над верхами елей
Три Зуба Скалистой Глыбы
Tre Cime de Lavaredo».

Лесом в го́ру,
налево от ленты шоссе:
лесом заняты Альпы,
деревьями в снежной красе.

Друг на друга идут,
опираясь ветвями, они,
озираясь назад
на вечерней деревни огни.

В гору, в ногу
с шагающим лесом, я шел,
иногда обгоняя
уже утомившийся ствол.

В дружной группе деревьев
и с юной елью вдвоем,
совершающей в гору
свой ежевечерний подъем.

Мне не нужно ни славы,
ни права рядить и судить,
только вместе с природой —
на вечные горы всходить.

Поезд
с грохотом прошел,
и — ни звука.

С головою в снег ушли
Доломиты.

Нише —
сводчатый пролет
виадука.

Ниже —
горною рекой
Дол омытый.

Вечно,
вечно бы стоять
над деревней,
как далекая сосна
там,
на гребне.

Один я иду
горами
по влажному льду
и снегу.

Повыше есть
на граните
повисшие
водопады

и маленький дом,
где можно
прижаться вдвоем
друг к другу.

Пойду я к нему
тропинкой,
но что одному
там делать?

Задуматься лишь
над тишью
заснеженных крыш
Доббиако.

А двое —
в долине нижней, —
там рядом легли
две лы́жни.

Еще закрыт горой
рассвет,
закрашен черным
белый свет.

Но виден среди Альп
в просвет
дневного спектра
слабый свет.

Все словно сдвинуто
на цвет,
и резкого раздела
нет, —

где сизый снег,
где синий свет
зари, пробившейся
чуть свет.

Но вот заре
прибавлен свет,
и небо смотрится
на свет,

а краем гор
ползет рассвет,
неся, как флаг,
свой красный цвет.

Танцуют лыжники,
танцуют странно,
танцуют
в узком холле ресторана,

сосредоточенно,
с серьезным видом
перед окном
с высокогорным видом,

танцуют,
выворачивая ноги,
как ходят вверх,
взбираясь на отроги,