Семен Кирсанов - Лирические произведения

и ставят грузно
лыжные ботинки
под резкую мелодию
пластинки.

Их девушки,
качаемые румбой,
прижались к свитерам
из шерсти грубой.

Они на мощных шеях
повисают,
закрыв глаза,
как будто их спасают,

как будто в лапах
медленного танца
им на всю жизнь
хотелось бы остаться,

но все ж на шаг отходят,
недотроги,
с лицом
остерегающим и строгим.

В обтяжку брюки
на прямых фигурках,
лежат их руки
на альпийских куртках,

на их лежащие
у стен рюкзаки
нашиты
геральдические знаки

Канады, и Тироля, и Давоса…
Танцуют в городке
среди заносов.

И на простой
и пуританский танец
у стойки бара
смотрит чужестранец,

из снеговой
приехавший России.
Он с добротой взирает
на простыв

движенья и объятья,
о которых
еще не знают
в северных просторах.
Танцуют лыжники,
танцуют в холле,
в Доббиако,
в Доломитовом Тироле.

Гостиничные окна светятся.
Метель.
Пластинка радиолы вертится
для двух.
Метель. Вот налетит и сдвинется
отель.
Но держится за жизнь гостиница
всю ночь.

Не крыльями ли машет мельница
вокруг?
Не может ли и мне метелица
помочь?
Пустынны в Доббиако улицы —
метель!
А двое за столом целуются
всю ночь.

На стенах крупно:
«Belvue»,
что значит:
«Хороший вид».
Душой я не покривлю,
все буду хвалить,
как гид!

Скала,
и небо над ней
подначивает — влезть.
Не сто́ит, —
внизу, на дне,
к вершине подъемник есть.

Не нужен здесь
альпеншток,
веревка,
шипы подошв,
и смелость тут ни на что:
дрожи,
а не упадешь.

За очень немного лир
у пропасти
на краю
ты сможешь смотреть на мир
с надписью:
«Belvue».

К порядку
турист привык-с,
спорить не норовит.
И не о чем спор —
Prix fixe
проверенным фирмой вид!

Он смотрит в туман и тьму,
на снег
в миллиард карат,
но помнит,
что ко всему
приложен прейскурант.

Маленькая американка
взбалмошными губами
тянется
после танца
к розовому
морозу.

Белый буйвол Канады,
в свитере,
туго свитом,
в куртке,
во рту с окурком,
держит ее за руку.

Маленькая американка
носит
точеный носик
с дымчатыми очками
и родовой
подбородок.

Белый буйвол имеет
бунгало в Виннипеге,
банковые
билеты
и два кулака для бокса.

Вечером они смотрят
матч
«США — Канада»;
маленькой американке
все это
очень надо.

Этот хоккей с коктейлем,
этот
в машине лепет
в Соединенных Штатах
носит названье:
«Нарру»

Мы пять часов
спускались с Альп.
Вид — из гранита вылит.
Давал туннель
за залпом залп
вагонами навылет.

За нами следом
шла метель,
и голубой, как глобус,
пейзаж
отелями летел
и провожал автобус.

Пейзаж
рекламой убеждал:
пить воду Пелегрино!
Но путь в Венецию
не ждал, —
он несся по долинам.

Он несся
к Золотому Льву,
к лагуне синесонной,
сквозь буквы надписей
«Belvue»
на стенах пансионов.

И каждый дом
стоял сквозной
от трехметровых стекол,
желтел
налаченной сосной,
поставленной на цоколь,

с плющом,
заползшим под карниз,
на стенах бологолых,
а между штор —
сюрреализм
столов и кресел в холлах.

И все ж
Италия бедна —
ей не хватает лака, —
вдруг
поворачивается стена
кирпичного барака

и обнаруживает
гниль
стропил и старых балок,
где быт,
как сваленный утиль,
так безнадежно жалок.

Здесь нищ, и голь живет одна,
ни галстуков,
ни глянца,
одна лишь запонка видна
на горле
итальянца.

Жена —
за варкой макарон,
но и в семье рабочей
пригодны кудри
для корон
и не глаза, а очи!

Потом,
с холстами старых зал
сопоставляя это,
я вспомнил тех,
кого писал
с натуры Тинторетто…

Автобус,
здесь остановись.
Во мне возник прозаик.
Вторгаться я обязан
в жизнь,
она важней мозаик!