Улови этот свет,
Дивной музыки ход.
Бремя прожитых лет
Сбрось и иди вперед.
Облако — розовый пар —
В бровь уперлось лесов.
Женщина, кутаясь в шарф,
В город спешит на зов.
Около школы смех,
Сельских девушек рой.
Воля! Радость для всех.
Шире глаза открой!
<1928>
325. Аргонавты новой эпохи. Перевод П. Антокольского
Над изумрудными теми долинами
Льды голубые встали на страже.
Любо оттуда оку орлиному
Вмиг охватить низины и кряжи.
Фазис ревет под нагорьями старыми
С грустью и бешенством попеременно,
Словно он, порабощенный чарами,
Рвется к иной судьбе современной.
Некогда в залежах руд ископаемых
Было руно золотое нетленно.
Ныне на светлый путь вступаем мы,
Как аргонавты новой вселенной.
<1928>
326. Шум, покрывший округу. Перевод Д. Беридзе
В пути недобром, бросив кров,
Я песнь услышал, ибо верил.
Теперь я знаю, кто доверил
Мне голос моря и ветров.
О, выявленный в споре звук,
Отдавшийся другому звуку!
О, шум, покрывший всю округу
И тысячи других округ…
<1928>
327. Золотые шкуры. Перевод К. Симонова
Отягощенные, лениво
Под летним ветром гнутся нивы;
Блеснут то серебром, то сталью,
То белой, облачной эмалью.
И снова, солнцем залитые,
Лежат, как шкуры золотые.
О, сколько тигров здесь убито!
И прямо на поле забыто…
<1928>
328. Блещет золотом наша эпоха. Перевод И. Дадашидзе
Видишь, набросив на плечи нарядную чоху,
Встав над руинами древних скрижалей и плит,
Золотоволосая, юная наша эпоха
Нового «Витязя в тигровой шкуре» творит.
Видишь, как в хмурых горах, среди вечного снега,
Вешнего утра звенит золотая струна,
Так золотыми лучами на склонах Казбека
Майское солнце выводит свои письмена.
<1928>
329. «Пойми, что не дается право…» Перевод Г. Цагарели
Пойми, что не дается право
Погибнуть иль свернуть с пути!
В Клондайк, обвороженный славой,
Я должен шхуну привести.
Широко разольются зори,
Мне возвращенные давно.
Пускай судьба со мною в споре, —
Мне отступать не суждено.
О дух мой, в испытаньях выстой,
В однообразье тусклых дней!
И примирительную пристань
С цветами — воспевать не смей!
<1928>
330. Однажды вечером. Перевод В. Леоновича
Высоко лежит и полого,
Тихо клонится даль ко сну:
Пламенеющая дорога
Рассекает голубизну.
И последней стрелою пламени
Мгла кофейни просквожена…
Эта пауза в памяти,
Незнакомая тишина…
Из-за давности эпизодов —
Звон в ушах и судьбы наплыв.
В расписании пароходов,
Соответственно, перерыв.
Слабо дрогнули где-то около
И застыли колокола…
Гул, толпа — одиночества облако,
Прибывающих — без числа.
С полотна Веронезе, право,
Незнакомка сошла на пирс.
Тихо стала у трапа,
Где мелькали и торопились.
И, угадывая мгновенье,
Подошла сама, назвалась.
Помню пальцев прикосновенье.
Я сказал: «Вот розы для Вас».
Время было вечернее,
И Батум — как сейчас —
То — заоблачное — свечение —
Лебединый полет — Кавказ.
Мы сходились легко и быстро,
Невзирая на разнобой:
Денди — я и она — курсистка,
Очарованная толпой.
Нет, не облако одиночества
Веронику влекло, увы, —
То врожденное отрочество…
Нике — статуя без головы…
Я смеялся: «Вэра да вэра,
Нике!»
Полнились колокола,
Зачиналась другая эра,
И граница повсюду шла.
Мы расстались: она — в печали,
Я шутил, как велит мой клан.
Те же розы на том же причале.
Социалистка — батумский Глан…
Ах, мы шутили,
Мы всё шутили
Между картами и вином,
Как на судне при полном штиле,
Как на шлюпке — вверх дном…
Не печальтесь, играйте
Жизнью, смертью и всем…
Восемнадцатый год в Петрограде —
Это лет через семь.
Обращаются в прах иллюзии
И, позвольте сказать, — в помет.
Вдруг слова:
«Нет прекрасней Грузии!
И никто меня не поймет!»
Две подружки в военном, кожаном.
Вероника — спиной ко мне.
Я в жару — в кафе промороженном,
Голова у меня в огне.
«Там сейчас расцвели мимозы,
Там живет один человек…
Розы мне подарил — и розы
Оказались — навек.
Хоть на крыльях туда бы рада!
Там бы надо установить
Диктатуру пролетариата
И бандитов переловить.
Сволочь белую к стенке…»
«Белый»
За спиной у нее сидит —
Полумертвый, окоченелый
И, оказывается, бандит.
«Если что… Подруга, запомни:
Дуб над пропастью, там гора…»
— «Хватит, Верка!» — «Нет-нет, исполни
Всё до точки». — «Айда, пора…»
Читать дальше