И в жизни тишина.
И в доме тихо тоже.
И жизни полусна
Ничто не потревожит.
Всё шелест книг глушит.
Вы у луны во власти,
И счастье к вам спешит…
Как зыбко это счастье.
А рядом мир иной,
Совсем вам не известный,
А рядом за стеной
Звучит декрет железный.
И молоты стучат
Гигантскими ночами.
С Америкой хотят
Бороться англичане.
Быть может, завтра, да,
Восстаний день настанет.
Империи звезда
Закатится в тумане.
За вашею стеной
Войной горят луга.
И вам не всё равно, —
Очнитесь, дорогая.
Не всё же в мире так,
Как хочется, чтоб было!
Каких еще утрат
Открыты будут силы?
И свет, что так хорош,
К вам льется на колени…
В том лунном свете дрожь
Грядущих потрясений.
<1928>
300. «О, сколько в этой жизни яда…» Перевод Г. Цагарели
О, сколько в этой жизни яда,
Измен и лжи, ночей без сна!
Гостиниц тягостны громады,
Больниц ужасна белизна.
Страшней отрав — воспоминанья,
Жильцы с тревогою в душе…
О, граммофонов завыванье
Над чушью, тиснутой с клише!
<1928>
301. «Художник здесь малюет доски…» Перевод Г. Цагарели
Художник здесь малюет доски.
В снегу — изба, в окошке — свет.
Ты — зритель. Но когда подмостки
Дождутся, чтоб пришел Манфред?
Здесь учащенное дыханье
И яд в бокале — через край.
Как часто слышал я рыданья
Пришедших в сей жестокий рай!
<1928>
302. Новая колыбельная. Перевод А. Тарковского
Спи! Тебя с чинарой стройной
Я сравню. Засни спокойно.
Не тревожься. Мы живем
В дивный век с тобой вдвоем.
Спи. Над книгой ты склонилась,
Или радио приснилось,
Или снится, что вдали
Песнь моторы завели?
Отдаешь мотыгу дедам;
Водит плуг за плугом следом
Трактор твой по целине.
Город видишь ты во сне.
Говорящий с облаками
Дом, встающий пред глазами,
И соседние дома —
Ты построила сама.
Всходит солнце над тобою,
Над чинарой молодою.
Шум знамен. Рассветный час.
В этот час ты родилась!
<1928>
303. Поэт. Перевод В. Бугаевского
Не думай, что голос певца
Судьбой осужден на забвенье,
Что он не согреет сердца,
Печали не даст исцеленья.
Нет, силою дивной полно
Тобою рожденное слово,
И в душах у многих оно
Таилось, проснуться готово.
Ты лире певучей своей
Бессонными внемлешь ночами,
И вьется сильней и сильней
Сердца молодящее пламя.
<1928>
304. Под стук ротационки. Перевод П. Антокольского
Под стук ротационки полуночный
Семнадцатый припомнился мне год,
Какой-то гимн, восторженный и мощный,
Какой-то отзвук давних непогод;
Какой-то отзвук маршей похоронных,
Каких-то зорь едва заметный след…
И в шелестящих пурпурных знаменах —
Сиянье окрыляющих побед!
<1928>
305. Надпись на книге. Перевод Г. Цагарели
Я знаю, громыханье
Сменяет тишину.
Иных времен дыханье
Оно несет в страну.
Грядет она — победа,
И горек, как дурман,
Мистического бреда
Растаявший туман.
<1928>
306. «Ты носишь имя человека…» Перевод Г. Цагарели
Ты носишь имя человека
Зачем? — постигнуть не могу.
Ты замолчал в преддверье века.
Остался у него в долгу.
Когда б ты каялся, в подмоге
Не отказал бы мир опять,
Но ты уже свернул с дороги,
Тебе уж нечего желать.
О жизнь, нам этой жизни мало,
Мы жаждем тысяч в смене дней,
Чтоб сердце ярче Альп сверкало,
А солнце стало горячей.
<1928>
307. Думы на берегу моря. Перевод О. Ивинской
Простор морской молчаньем скован,
Не поколеблен мрак густой,
И дальний берег обрисован
Едва сиреневой чертой.
Я вижу неподвижность крылий
У парусов, застывших тут.
Ох, быть ли им в покое или
Их бури яростные ждут?
Мы к бурям шли с раскрытой грудью,
И сердце не могло молчать.
Настанет час, мы снова будем
Грозу знакомую встречать.
Бедняжка-лодка! Силой страшной
Над гладью моря поднята,
Волна в стремленье к рукопашной
В твои ударилась борта,
Она почуяла — свобода!..
И, пену взбивши добела,
Гроза семнадцатого года
Тебя в пучине погребла…
Читать дальше