Галактион Табидзе - Стихотворения

А над вами злобно и безбожно
Громы мечет Мефистофель вновь.

Ваш дом, лишь ступлю на знакомый порог,
Встречает меня непритворно и пылко.
Его безыскусной душе невдомек
Глухая досада, сухая ухмылка.

Прибежище мне от мытарств и обид,
Без слов он отпустит мои прегрешенья,
И сердце для радости перекроит,
И горло мое перестроит для пенья.

Не верю Страшному суду:
Здесь гибель — здесь осанна!
Успокоения не жду —
Жду урагана.

В магическом круговороте,
Круговороте лет и тел —
О, я б хотел
Быть ясным, как Буонарроти!

И я глядел во тьму дорог,
Где юный, бледный скрылся август…
Когда б я мог
Осилить хаос!

Погибну сам —
Нет, неужели…
Взлетает к ясным небесам
Корабль Шелли.

Пафос его чрезвычайно высок,
Он несгорающим пламенем добыт.
Знаниями убеленный висок
Миру являет свой норов и опыт.

Глаз его — высший всему судия,
Он не нуждается в сводах законов,
К мысли жестокой однажды придя,
Рушит Версали он и Трианоны.

Осенью, цветочной пеной
Дни свои позолотив,
Я из старого напева
Напою один мотив,
Слово в славу обратив.

Где могу найти я пристань,
Как мне жить и чем дышать?
Сердце, что с тобой творится?
Что стряслось с тобой, душа?

Семь раз на башне городской часы пробили.
Привычный дворник, что косарь на сенокосе,
Ритмично гонит легкий вал листвы и пыли.
Как много листьев и афиш срывает осень!

Как накануне ветер рвал из рук газеты…
Как ночью хлопали, рвались афиш полотна…
Но почему бумажный лист, метлой задетый,
Вдруг заупрямился, к земле прижался плотно?

Эх, дворник! Что найдешь в пыли? Лежит подкова…
Сапог, чья кожа иссеклась и обветшала.
Но не случалось на веку твоем такого:
В пеленках свернутых афиш — дитя дышало!

Младенец — малый человек — любви подарок.
…Обычный текст. Высокий шрифт — других не выше.
Ни опечаток на бумаге, ни помарок,
О представленье цирковом твердят афиши…

Осталась улица певцом
Из тех годов тридцатых:
Одно лишь рубище на нем,
Но вид молодцеватый.

Его ласкает ветерок
И дождь по шляпе треплет.
Кто он — непризнанный пророк
Или безумный дервиш?

Вокруг о бездорожье все
Толкуют непременно,
А он — не изменясь в лице —
Героем безвременья.

О, жалкая мечта о славе!
Сознаемся, что он смешон —
Минутный, миллионноглавый
Расхожей вечности поклон!

Но не дано эпохам право
Запанибрата быть с моей!
Предсказана иная слава
Ей в памяти грядущих дней!..

О, не прогневайся, горькая проза!
Продолжаю первоначальное:
Будет свет и свежие розы:
Красная, белая, чайная.

Вами увенчан праздник Эллады,
Эрос и Флора, музы и грации…
Если бы я писал диссертации,
А не баллады!

Пир несравненного Анакреона,
Не иссякая, длится:
Лира и лавровая корона,
Розовы лица…

Розы кровавые,
Тернии Пинда.
Тернии ржавые
Прими, Мтацминда!

Время сплошное. Будто не движется
День послезавтрашне-позавчерашний.
Молодость милая, дерзкая книжица:
Череп в цветах улыбается страшный…

Очарования Боттичелли,
Искушения Буонарроти,
Розово-мраморное свеченье…
Ни диссертаций, а паче — пародий!

Трещали мачты, паруса рвались,
И НЕТТЕ штормовал в вечернем море.
Я вижу паруса на ТЕОДОРЕ,—
Борись, бесстрашный!
Слабый, помолись!
Свобода!
Ветер, и стихи,
и клочь-я
Пены бурой,
и душа бездонна,
И судно обхватить и уволочь
Хотят медвежьи лапы Посейдона.
Где море? Или небо? Страшный шум!
Багровый Феб на мрачной колеснице
Проносится куда-то наобум,
И с Хаосом пора бы породниться…
Видения и волны громоздить
Мне весело под шторм неугомонный,
Но этот звук…
Отдельный,
затрудненный,
Он тянется, как золотая нить,
В пути слабеет — долог путь кромешный.
Далекий звук — колеблющийся, нежный,
Совсем особенный:
колокола
Из глубины — а глубина светла!
Ну да, я странствую на ТЕОДОРЕ,
Пустыня мне назначена, и мгла,
И молот в сто пудов: оглохнешь с горя
И ждешь еще…
А глубина светла…
Будь выше бед! — Вы помните? Не я ли
Вам дал пароль надежды и борьбы,
И — пусть не поняли — вы напевали,
Как мне — далекий колокол Судьбы.