Константин Кадаш - 25-я рага

улица войны, оккупированная леммингами, распадается на бульвар и проулок
у памятника свободы, которой, как известно, не существует без потери пульса,
крови, нарушений целостности кожного покрова, разрушения тканей и без того
шаткой совести – меленькое я выглядывает в слуховые окошки глазёнок,
следит оттенки кожи, многообразие лиц, проплывающие линкоры профилей
и вереницы поднебесных китов, раз за разом атакующих бронебойную шхуну-
китобоя/богоборца, где каждый умышленный – грешник, перебежчик, еретик,
атеист; китайские аисты складывают гирлянды из человеческих черепов и
танцуют, на манер кали, распахнув свои клювы солнечно-алые клац-клац-довольствием
для утонченных натур:: нарезание тонких полосок ременной кожи с предплечий,
покуда ты водружаешь свой крест на парковке, в самых задних рядах – провинция
супермаркета, где только ветер перемалывает косточки бродячим собакам и
катает перекати-поле экологичных пакетов с оттисками модных брендов: бредом
оборачивается попытка сморгнуть с ресницы искажающие реальность капли
майянского дождя, настоянного на семени солнца, пущенного в расход/ход ходиков, но
если отсюда все еще видна красная косоворотка кремля и циклопическая башня
сити – иероглиф несостоявшегося эгоизма рефреном, значит, не все потеряно,
значит, мы очень близко к центру, а это – перспективы, потенциальные инвестиции, недвижимость,
растущая в цене. о, дхармапала хаягрива, так неси мое тело к колеснице восхода,
пока поливочные автомобили подчищают пятна с асфальта наших промасленных душ.

пятничные пятна по всему телу вымаранные рисуночки
по коже тонкой иглой выведены под корень как и все
мои прошлые однокоренные словечки одутловатые песенки пошлые
в песок выплеснутые, лялькой в люльку уложенные, неухоженные,
но всегда остается вопрос заздравия и упокоя,
когда небо принимает оттенок дороги, другой, по которой
еще не ступала нога нагой и каждое продолжение взгляда,
взвешивающего пространство – ряд воскрешений, флэшбеков, прошлого оглядок,
задушевной надежды на возвращение в сугубо личностное нигде
кто говорит? кто говорит? Луизиана – мои цветущие реки укромные мои
реки руки собирают воду собирают камни хранят травы
руки того кто никогда не входил в твои воды ни
единожды и ни дважды ты говорящая со мною сквозь землю
на все стороны света Луизиана и я продолжающий
твое течение каждой своей веной каждым словом своим каждым
новым воплощением весь плоть от плоти и крови
пока ты – продиралась сквозь камень и глину выискивая
в мокреди истину и межу и шептала слова
прощания и слова прощения, so_long-so_long,
я втаптываю твои корни в небо.

это дорога в один конец, непогашенный билет,
выданный на руки в глубоком детстве,
если все еще способен закрыть глаза —
зажмурься: здесь всегда остается место
точечного света, выгодно оттеняющего пространство,
как то и положено
в сложенной
дихотомии молчания и крико/подобия
чайки, заблудившейся меж заливом и взгорьем,
но не смеющей повернуть назад;

у плато плутающая осень
заботливо прибирает прошлогодний сор;
выговором, говором, акцентом —
заклинание тварности: точка отсчета,
делящая полярности базиса и надстройки, момент
непостижения основополагающих истин, где торг
не уместен и
не сопоставим с реалиями рынка;
я малым сим предписываю кротость
и спор
о частностях и неустойках.

отныне – белым в молоко
в найм перспектива территории, когда-то
должно быть, населяемой другими:
едва ли здесь найдется строчка
для следа нашего, с избытком —
для оттисков нашедших выход из пустыни
и заселяющих ландшафты,
мгновение тому лишенных человека.
ом!
мой бон мой бег мой кроткий бог,
я заметаю след и выхожу из дома.

…бхикшу сысой говорит о шумах в сердце и неизлечимой душевной хвори,
появляющихся в момент восхождения по лестнице на <���тринадцатый> этаж,
которого, как известно не существует, в отличие от извести,
которой здесь покрывают стены и ретушируют души узоры,
чтобы, нечаянно, не выпасть
из времени и из пространства.
осознавая их непостоянство, конечно, эти опасенья
мне видятся нелепыми отсюда: чердачное окно так ириеподобно,
и ты, взобравшись вновь на крышумира и – обнаженным став —
суставы жаждешь преломить на крылья, что позволят
невздорную осмыслить сущность серафимов
и прочих яснооких, кистеперых,
исчезнуть успевающих до вдоха.
так допивай свое омманипадме,
пока над городом восходит неделимость.