Виктор Каган - Обстоятельства речи

Гроза собиралась, да не собралáсь.
Глаза просыхали, ещё не заплакав.
Осипнут пророки, сквозь время ломясь,
и сон досмотреть не сумеет Иаков.

Из будущего до минувших времён
несётся без кучера лет колесница
и сквозь Ренессанс говорит Вавилон,
и неандертальца пустая глазница

посмотрит в глаза по-собачьи умна,
но сло́ва не скажут пропащие губы.
От жажды умрёшь ты над кровью вина,
налитого в иерихонские трубы.

На ослике в город въезжает рыбак,
его поцелует его Alter Ego
и закувыркается тёртый пятак
над вскрытой ладонью пустого ковчега

«Титаником», лёгшим на космоса дно
всё той же печали, что плачет в начале.
Вращается шарик земной в казино,
рыбак засыпает на сонном причале
и нам из-под дна ещё не постучали.

2016, 2017

На скрещеньи лет и сýдеб
светлячки каких судéб!
Ветерок ночной остудит
лоб и приласкает хлеб.

Мы ещё на этом свете,
с этой стороны травы,
но уже в последней трети
праздность празднуем, увы.

Не свободны от свободы,
не рабы у несвобод,
века острые обводы
повторяет небосвод.

Вёдро, грозы, явь и грёзы,
и на кончике пера
кровь, вино, любовь и слёзы,
как всегда и как вчера.

Соль сладка и сахар горек,
снег то сахар, а то соль,
и летит со снежных горок
счастье, обнимая боль.

Было, будет. Будет, было.
А повыветрится хмель,
тело приютит могила,
душу неба колыбель.

Правы мы или неправы,
но уже назначен срок,
а пока земной отравы
длить томительный глоток,

не канюча об отсрочке
быть с собою в унисон,
засыпать в объятьях строчки,
просыпаться в новый сон.

Кольцами столетий спилы.
Облаками времена.
Соль не потеряет силу,
кровь сладка и солона.

Сон Серебряного века,
звёздный плеск ещё живой
и серебряное веко
месяца над головой.

2017

Нас время не обломало,
не съел сумасшедший Молох,
нас мало и это немало,
достаточно двух или трёх
для речи свободно-неспешной,
открытой, болящей, утешной
и чтобы меж нами витало:
«Нас мало и это немало».

2017

Лбом упираясь в стекло,
резкость наводишь глазную,
косишь её одесную,
тьмою ошую свело.
Питерских двориков донца,
стынь проходная дворов,
окна, не знавшие солнца,
слéпы от серых ветров.
Ло́мти сырого пространства,
неба сырого ломти́,
прочное непостоянство,
голос неслышный прости.
Ладно ограды не ржавы —
делать умели литьё.
Ум под копытом державы,
под кандалами житьё.
Память уходит по следу,
след упуская в бреду.
Ты позови – я приеду.
Ты позови – я приду.
Вытряхну звон из карманов,
пены пивной не жалей.
Царствует снова Романов,
только пожиже и злей.
В палевой Зодчего Росси
окон аквамарин,
в висельном гиблом вопросе
стынет пустой равелин.
Серого дома громада,
чаек отчаянный грай.
Призрак ожившего ада.
Детства испуганный рай.

2017

Тянется в небе протяжная нота
и, ощущая её притяженье,
тянется к ней, окликая кого-то,
призрак прозрачный её отраженья.

Запахи трав уплывают на запад
и приплывают обратно к востоку.
Подслеповатые стёкла сквозь на́пот
щурятся молча в небес поволоку,
где разверзаются медленно хляби
и в косяки собираются птицы,
перья роняя на зябкие зяби,
тени на стены, на воду, на лица.

Ели читают весну наизусть и
капли янтарные светят с иголок —
памяти искры, фонарики грусти.
Коротко утро. Вечер так долог.

Короток ум дотянуться до бога.
Первого инея сень шестигранна.
Тает в пространстве млечном дорога.
Сердце не ноет. Щемяще. И странно…