Виктор Каган - Обстоятельства речи

2014—2017

В Петах-Тикве вовсю зацвела
и пугает жарою природа.
Смыться в Питер, пройтись до угла,
пусть целует Мороз-воевода.

Здесь в апреле пурга замела,
непогода, ворчат, непогода.
Ой, не надо, не надо тепла —
я о снеге мечтала полгода.

Пусть кружúт могендóвидопад
и в ладони ложатся снежинки,
и сверкают прохладные льдинки,
и не верится, словно в картинке
под небесные ритмы токкат
яблок хрусткий дрожит аромат.

2017

Что, бедный Йорик, о былом грустить,
себя мороча глупостью напрасной?
Нить Ариадны и связующая нить
переплелись с ушедшей в землю красной.

Язык с губами съела немота,
слепых глазниц открытые забрала,
между висками бродит глухота,
сбивая с нот мелодии хорала.

И в раковине черепа гудит,
не умолкая, вольное пространство,
аукается с небом трилобит
на языке эйнштейнова шаманства.

К ней ухо приложу, прижмусь щекой
к твоей щеке и, вслушиваясь в годы,
в потоке звуков различу покой
распятой на созвездиях свободы.

2017

Ночные каштаны стучат по земле —
два ёжика держат коричневый шарик.
Луны отражение в спящем стекле.
В дремоте висящий бумажный фонарик.

Игра притяженья и крыльев из плеч.
Над пропастью зыбка. Фантазии зыбки.
Дыханье неслышно и шёпотна речь.
Последних комариков хрупкие скрипки.

Как будто на свете ни крови, ни зла.
И Ева хлопочет, на стол накрывает,
бутылку Адам достаёт для стола
и в камушки Каин и Авель играют.

2017

Из приоткрытого окошка,
где за стеклом таращит кошка
зелёный глаз на белый свет,
плывёт на улицу лениво
сквозь бормотанье водослива
забытой музыки привет

и тает в грусти листопада,
как тает в темнота лампада,
когда в ней капли масла нет.
Так мать во сне протянет руки
и скроется в слепой разлуке,
где растворится её след.

Откуда песенка на русском
в немецком переулке узком
(похож на питерский, но нет)?
На подоконнике геранька,
облезлый pummel – ванька-встанька,
скучающий в шкафу скелет.

Хозяйка выглянет, зевая.
Она почти что как живая
и даже скажет guten Tag.
А я расслышу Добрый вечер
в колоколов гудящих вече
как призрак прошлого и знак

того, что время обратимо
и память не проходит мимо
теней, встающих во плоти,
и музыкант в тени берёзы
играет тот же вальс, и слёзы,
и слóва не произнести.

И растворяюсь в старом фото —
там женщина у поворота,
расплывчаты углы теней,
к Неве спускаются ступени,
на шляпе пляшет óтсвет тени,
и зелень глаз из-под полей.

Из приоткрытого окошка
мурлычет по-немецки кошка
и музыка иных времён —
письмо, что носит почтальон
с размытым адресом на русском
в осеннем переулке узком.

2017

Слева, справа…
Где лево, где право?
Сквозь рассвет прорастает закат.
Сладкой ягодой зреет отрава.
Умный нем, а дурак языкат.

Вертухаево семя сквозь годы
пробивается нежным ростком,
матереет – и призрак свободы
под прицелом бредёт босиком.

Бухнет небо забористым бредом.
Пахнет кровью земная шагрень.
День за днём отправляется следом
в никуда под протяжный трень-брень.

Жизнь за жизнью, судьба за судьбою,
за душою душа. Краток срок.
Ворожбою, молитвой, мольбою,
сновидений глухой говорок.

Вохра пьяная травит о бабах,
делят мир паханы и цари.
В подконвойных дыханиях слабых
пробивается проблеск зари.

И, спасаясь от рая и ада,
потеряв ариаднину нить,
по лучу изумрудному взгляда
к сладкой соли земной восходить.