Инна Фидянина-Зубкова - Я и сила красная (белая). Век-другой назад. Стихи

Глянь, как дом мой встаёт,
стены на солнце играют.
Аж до слёз пробирает!
От зависти плачут лентяи.

А я скоро стану батяней
(жинка сидит, еле дышит):
«Не рожай, пока дом не вышел,
яко с картины лубочной.
Ну ладно, рожай, мой клубочек!»

Детей нам красивых надо,
таких плечистых, как папа,
таких же шустрых, как мать,
и спесь, которую не отнять!

С такими думками и домище достроен.
А фамилия наша – Егоровы.
Кому не нравится, мимо ходите
да глядите,
счастье наше не сглазьте!
Добрым людям мы говорим «зрасьте»
и кланяемся низко.

*
Но тем временем близко-близко
подходила к их домику революция.
Ну что ж, Егоровы, теперь сбудется
«счастье» трудового народа.
А вас раскулачат «уродов»!

Говорила, говорила.
Говорилку не зашить!
Говорила, что любила
щи стрелецкие варить.

Щи варила стрелецкие,
речи вела повелецкие:
велела, повелевала,
чтобы каша в печи поспевала,
чтобы рос в огороде горох,
чтобы царь наш батька усох!

Палка была на скалку,
палка была на галку,
палка была на пса,
а на нашего короля
ни палки нет, ни оружия.

Щи варю безоружная
да капусту квашу,
хвалю Рассею нашу
и мужа жду безвестного,
всем (никому) неизвестного,
самого отважного
с жизнью не налаженной.

А речи веду повелецкие,
щи варю стрелецкие
и муженька жду расстрельного
всё сказавшего, пустомельного.

Умирай, дурак, на своей каторге.
А обидушка к твоим отцу, матушке
на шею кинется да повесится.

Я щи варю, во мне бесится
на тебя, башка дурья, злобушка:
и века пройдут, а власть в зазнобушках
у бога хаживать будет,
а ты жил иль нет – скоро забудут.

Речник, печник и старые мотивы.
Боже, как некрасиво
песню пел прохожий семьянин.
Мы в тылу, а он один.

Завидно, завидно, обидно:
мы сидим, а он поёт.
Господи, как он идёт!
Он идёт – не падает,
а мы падалки.
Вот так и надо нам!

Подбери, Маруся
свою губу, не дуйся.
Раз взяла револьвер,
говори, что всем пример
только это дуло,
пока оно не вдуло
тебе, Маруся, в место,
где ты была невестой.

Речник, ручник и старые мотивы.
До чёрта, как некрасиво
песню пел семьянин прохожий!

До чего он на нас непохожий:
мы в тылу, а он на свободе
ходит, ходит и бродит,
эх, набродит большого леща!

Это не революция,
а усталость от жизни.
Видно вам нас, не видно?

Раскраснелось небо ликом,
засмородилась земля,
раскричалась страшным криком
взбаламошена душа!

Накукарекался петух,
солнце село за кусты,
а по сёлам бродит слух:
«Деревенские мечты
кончились, какие есть,
больше незачем нам жить,
ведь по свету ходит смерть,
революция, блин ты!»

Нехорошие дела
во дворах застыли,
бородаты мужики,
просятся в Батые:
один к белым,
другой к красным.

Я одна осталась,
как уселась на скамейку,
так в любви призналась
белому командиру,
красному комиссару,
а сама за пирожком и лесами!

Добежала до сибири,
до самого Урала.
Осела в глухомани
и больше не мечтала
ни о левых, ни о правых.
Я девочка хорошая!

Лишь две косыночки с собой
лежат красиво сложены:
одна красная, другая белая.
Как придут большевики,
буду знать, что делать то!

Красные, белые, красные,
подвиги ваши прекрасные,
подвиги ваши спелые,
сабли в руках, руки смелые!

Белые, красные, белые,
что же вы с нами сделали:
шашками, копьями, пулями!
Миллионы под вами уснули ли?

Красные, красные, белые,
что бы без вас мы делали:
искали б кто за народ
вот так пойдёт и умрёт.

Красные, белые, белые,
лица ваши сгорелые,
дети ваши пропащие,
жёны да мамки уставшие.

Красные, красные, красные,
войны ваши ужасные,
матерные слова
и оторви голова!

Белые, белые, белые,
деревни стоят угорелые,
но гордо растут города!
/ Бело-красная я /

Бей в барабаны, башмачник!
Играй на трубе, солдат.
Всё равно падёт смертью храбрых
не господин, а раб.