Георгий Скрипкин - Захватив в охапку ветер

Когда борзые волки
пытались укусить,
Я их мотивом колким
старалась охладить.

И пела жестким ритмом
с поэтом в унисон.
Без спроса у элиты
сбирала стадион.

Теперь в большом расстройстве
по Вове плачу я.
Без всякого притворства
скорбит душа моя.

Мне больно видеть, как мой друг
не тот источник выбирает
И ест из потных лживых рук,
все то, что недруги швыряют.

Все то, что гложет наш покой,
грызет житейские основы.
Все то, что тщетно испокон
стремятся вдеть в венец терновый.

Сильна предвзятая молва,
коварно пущенное слово.
И вот уже крушит волна
следы достоинства былого.

И вот уже ликует червь,
служитель яблока раздора.
И вот уже глумится чернь
над светом общего восторга.

Фашистское ненастье
накрыло Ленинград.
Пожар людского счастья
увидел милый град.
Надолго затянулась
блокадная петля.
В тревогу окунулась
любимая земля.
Вползал в сознанье голод,
студилась в жилах кровь.
Крошил людей осколок,
лишая мирных снов.
Ломалась твердь гранита,
корежилась Нева.
Огнем и динамитом
взрыхлялись острова.
Под вражеским прицелом
великий город жил.
Возвышенные цели
в сознании выносил.
Не думая о славе,
достоинство храня,
российский дух прославил
и вышел из огня.

Прощайте, люди добрые, прощайте
и с горечью меня не вспоминайте.
Я честно охранял людские души
от мерзкого последнего удушья.
Я много повидал на этом свете.
Ко мне тянулись взрослые и дети.
Несли цветы к бетонному подножью
и речи говорили осторожно.
Оплакивали горькими слезами
бойцов, что захоронены рядами.
Всех тех, что отдавали свои жизни
не только за спасение Отчизны.
Останки их укрыли пол Европы.
И смерти они приняли без пробы.
Их кровью оросилось поле жизни,
стонавшее под бременем фашизма.
И вот теперь бездушные уроды,
не лучшие посланники народа
с пробойниками тянут свои руки.
Я стойко принимаю эти муки.
К рассудку призываю, но напрасно.
Уже огня свечение погасло.
Прощайте, люди добрые, прощайте
и с горечью меня не вспоминайте.

Прогуляюсь босиком в чистом поле.
Подержу в руках туманную свежесть.
Расхрабрится моя рифма на воле,
окунется в васильковую нежность.

Уведет меня строка в запах лета,
где господствуют лесные солисты.
И ворвется вместе с солнечным светом
шорох музыки знакомый и близкий.

Я усилю этот звук звонкой песней,
распахну в порыве чувств свою душу.
И представится мне жизнь интересной,
потому что мир меня будет слушать.

Ветерок – мой лучший друг.
Он со мной играет.
Налетит на горку вдруг
и меня пихает.
А потом мы, вместе с ним,
смело мчимся сверху.
Этим робости хотим
закатить проверку.
Пусть не сдерживает нас,
жалуя трусишку.
Мы имеем про запас
смелые мыслишки.
Я качаюсь с ветерком
на больших качелях.
Нам не страшно кувырком
спрыгнуть с карусели.
Только поздним вечерком,
лишь по зову мамы,
расстаюсь с моим дружком
я без всякой драмы.
Потому, что поутру
я с ним снова встречусь.
Ветром нос себе утру,
посажу на плечи.

Зима пришла к нам только в феврале.
Примчались вдруг февральские метели.
Мы снежного добра давно хотели.
Мечтали на снегу оставить след.

И вот свершилась давняя мечта.
Мы вместе с детством в белый снег нырнули.
Потом слепили фирменные пули
и стали их без устали метать.

Восторгом оглашался горизонт.
Пугались даже смелые вороны.
Сражались мы без всяких церемоний.
Да здравствует заснеженный сезон.

Да здравствует пушистая зима,
донесшая до нас кусочек счастья.
Неправда, что метель – дитя ненастья.
Она для нас заснеженная мать.

С берез слетает желтый лист —
приемник мне пропел.
В меня мечтательный солист
с напевом залетел.
Я вновь увидел летний сад
с площадкой в уголке,
где каждый третий был бы рад
кружить рука в руке.
Где мне хотелось бы прижать,
но вальс не позволял.
И трудно было удержать
шальной потенциал.
Ах, этот вальс, мой первый вальс
на согнутых ногах.
Я только раз увидел Вас
и взмыл, как божий птах.
В меня вселился страстный бес
с желаньем на устах.
Но милый образ вдруг исчез,
почуяв сердцем страх.
И вот опять я, как вчера,
грущу под старый вальс.
Прошла бесценная пора,
когда я встретил Вас.