Георгий Скрипкин - Захватив в охапку ветер

Ах, как сладок поцелуй,
просто прелесть.
Ты, ветрище, не ревнуй,
дуй добрее.
Вот и милая от ласк
разомлела.
Значит, любит без прикрас —
это дело.

Я по лесенке бегу.
Вверх труднее, легче вниз.
Я быстрей еще могу,
только это – мой каприз.
Сверху я на всех смотрю,
а потом скорее вниз.
Там девчонкам нос утру,
так как это – мой каприз.
Но ступенька подвела,
я уткнулся носом вниз.
Вот такие вот дела,
может это – мой каприз?

Внучка держится за ручку,
мы идем с ней на балет.
Я несу на всякий случай
пару вкусненьких конфет.

Целый час ей заниматься
у балетного станка.
Не грешно проголодаться,
жизнь артистки нелегка.
Только в строгом рационе
нет ни булок, ни котлет.
И не лишни в порционе
пару вкусненьких конфет.

Это – толика питанья,
а не признак баловства.
Кушай, милое созданье —
говорят мои уста.

С ночи зимушка хлопочет,
укрывает снегом землю.
Ветер жаловать не хочет,
знать ему не до веселья.

Поубавила силенок
ветру матушка – погода.
Лег он скромно близ сосенок,
засмотрелся на природу.

А вблизи ожили дачи,
голосят ребячьим смехом.
Детки весело судачат,
им снежинки – не помеха.

И резвятся, что есть мочи
под игривым снегопадом.
Лепят снежные комочки
и играют до упаду.

Строят бабу из снежинок
и до ночи хороводят.
В небо множество смешинок
воздух бережно уводит.

Над миром зонтик из пугающих страшилок.
Витает в воздухе стратегия борца.
Земные ценности страдают от ошибок.
И есть предвиденье вселенского конца.
Последний разум заправляется в ракеты.
Тепло общения сменяет холод фраз.
И, если верить в поминальные приметы,
кровавым месивом заполнят парафраз.

Моим стихам отмерен долгий век.
Они цветут с Великою Россией.
Добреет с ними русский человек.
Душа от них становится красивей.

Звончей родник, что выпорхнул из недр.
Сочней трава на фермерском подворье.
Слабей вершит свои потуги ветр.
Морской прибой не злобствует на взморье.

И я готов надежду рифмовать,
Ей посвящая целые поэмы.
Легко в объятьях веры созидать,
Неся в народ восторженные темы.

Стоит солнцу выйти в свет,
люди расцветают.
Краше видится рассвет,
льдинки страха тают.

К небу тянется трава,
птицы запевают.
В небо манит синева,
радости всплывают.

Распускаются в садах
сморщенные почки.
На сиреневых кустах
видятся цветочки.

Побежали по воде
солнечные зайки.
Счастье в радостной среде
вышло за хозяйку.

Уводит в осень листопад,
уводит в осень.
А я весеннюю люблю
с глазами в просинь.
А я весеннюю тебя
возьму с собою
И отогреюсь на ветру
твоей любовью.

И будет желтый листопад
любовным ложем.
Захочет дождь нам помешать,
но он не сможет.
Нас будут птицы приглашать
из-за тумана.
И мы уйдем с тобой на крик
к далеким странам.

Туда, где неба синева
резвится в море,
Где виноградная лоза
спешит на взгорье,
Где нас не сможет разлучить
златая осень.
Там будем только я и ты
с глазами в просинь.

Бессонной ночи черный пристав
меня под утро посетил.
Кричал, чтоб я родную пристань
хотя б в мечтаньях навестил.
Иначе будет брать проценты
с моих несбывшихся надежд.
Возьмет поэму за бесценность,
пока ее сценарий свеж.
Он в ритме слов ногами топал,
сурово мимикой грозил.
И без конца ушами хлопал,
тем самым мозг мне выносил.
Но тут повеяло рассветом.
Убрался пристав с темнотой.
Воспрянул я в объятьях света,
умылся светлой красотой.
Схватил перо и на бумаге
письмо на Волгу срифмовал.
Меня спасли дневные маги
и ветер, что письмо послал.

На новой сцене Мариинки
блистала страстная Кармен.
Я восхищался по-старинке,
как настоящий джентльмен.
Смотрел влюбленными глазами
на современный антураж.
И разбирался с голосами,
что долетали в бельэтаж.
Цыганка пела не по-русски,
а я нерусского не знал.
Смотрел на титры с милой грустью,
жалел, что оптику не взял.
Мне оставалось отдаваться
бессмертной музыке Бизе.
В абсурдность смерти не вдаваться,
надеждой скрашивать сюжет.