Владимир Лузгин - Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло

Непокорный и гонимый,
Знаю: будет всё не так –
Жмёт мне крылья херувима
Износившийся пиджак.

И хотя не граф, не герцог.
И в кармане ни гроша,
Но зато – какое сердце,
И, тем более, душа.

За что – не ведаю ответа,
Быть может, время разберёт,
В пещере без огня и света
Жил в темноте чудной народ.

Не видя мерзость запустенья,
Привыкнув к грязи и говну,
Имел он собственное мненье,
Во всём держась за старину.

Уверенный единодушно
В богоизбранности своей
На пару с совестью послушной
Собственноличной и властей.

А тех, что в будущее звали
По мере разума и сил,
Он при посредстве вертикали
До уморения давил.

И всё-таки, один из этих
Развёл в пещере костерок,
Чтоб каждый, пусть в неярком свете,
Себя, как есть, увидеть мог.

Пускай хотя бы в четверть глаза,
Впрямую, без обиняков,
Сравнив с эпохой пересказов,
Докладов, песен и стихов.

Ну, а кому признать охота,
Когда вокруг под визг кнута
Гуляет пьяная мразота
Или под дозой мерзота.

Не зря, не выдержав такого,
Народ пещерный, спав с лица,
Залил огонь мочой суровой,
Забив до смерти подлеца.

Забудьте про чернь, пусть живёт, как желает,
С Нероном, со Сталиным, с Путиным, ей,
Пока она дышит, смердит и штыняет,
Нет дела до Родины будущих дней.

Не трогайте чернь, обойдётся дороже,
Не зря из неё уголовный собес
Напёрстничников и карманников множит
Под крышею власти в погонах и без.

Забудьте про чернь из любых категорий,
Когда по малинам толчётся она,
Сыта, дринканута и баб мухоморит
Под запахи рвоты, мочи и говна.

Не трогайте чернь, будьте выше и чище,
Задуманные завершая дела,
Среди вам подобных, кто истину ищет,
Какою бы горькой она ни была.

Забудьте про чернь, вечно помня о главном,
Что вам до мошенников или ворья,
Живущих в неведении православном,
Не трогайте чернь, бог ей будет судья.

Завидую обычным христианам.
Их вера есть, была и будет жить
Отдельно от вопросов окаянных,
Которых мне, увы, не разрешить.

Но кем же был Иисус из Назарета,
Считая, если жил такой еврей:
Пророком, проповедником, поэтом
Иль жалким искусителем людей.

Как получилось что в тогдашних книгах,
При чудесах по воле высших сил,
Никто из современников великих
Ему строки одной не посвятил.

Чем объяснить – больших и малых наций
Мыслители, кому я не чета,
Потратили века, чтоб разобраться,
И всё-таки не знают ни черта.

Притом что мною в памяти хранимо,
Когда народ Пилату на отказ,
Кричал: «Во имя Господа и Рима,
Распни! Пусть будет кровь его – на нас».

Загнали в теплушки, сверяя со списком,
Согласно приказам высоких чинов.
Чтоб дёрнулись оси колёсные с визгом.
И поезд повёз на войну пацанов.

А старший постукивал трубкой резною,
А маршалы выпимши тискали баб,
У них в кабинетах не пахло войною,
Чего им до судеб каких-то растяп.

Пяти миллионов – в кирзе и обмотках,
До четверти – с опытом прошлых боёв:
В Китае с Монголией – с краткостью в сводках,
В Финляндии с Польшей – под грохот стихов.

Лишённых уже самолётов и танков.
Из тех, что собрали к началу войны,
И людям открылась режима изнанка,
Кто видеть хотел, не пугаясь цены.

А старший обкуривал новые трубки,
А маршалы баб волокли на диван,
Какое им дело до той мясорубки,
Во что превратился их каверзный план.

Теплушкам осталось до фронта недолго,
Горели глаза и сердца у парней
От чувства привитого Родиной долга,
От горьких известий отцовских смертей.

Когда те недавно в окопах сменили
Сынов своих перших, погибших в плену,
Которых предателями объявили,
Оправдывая этим власти вину.

А старший попыхивал герцоговиной,
А маршалы баб хоботали за зад,
Когда генералы с обычною миной
На гибель погнали прибывших солдат.

Чтоб осуществляя права уставные
И доизрасходовав личный состав,
Подать по команде листы наградные,
С себя и своих порученцев начав.