Владимир Лузгин - Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло

Но только, кто мы им, друзья,
Стеснённые стенокардией,
В тенётах мифов и вранья,
Привитых в годы молодые.

Себя отдавшие стране,
Предавшей нас и предающей
По устоявшейся цене
Барыгам, ныне власть имущим.

А сохранившуюся стать
Кавалергардов недобитых,
Как этим женщинам понять
С душой из габрро иль гранита.

Дабы не стало будущее темью,
Где, как тела, ждёт души тлен и прах,
Господь уравновешивает семьи,
Коль заключён их брак на небесах.

Так праведница к грешнику стремится,
Чтоб возвратить его на верный путь,
Чтоб он забыл про выверты с блудницей,
Вкус опьяненья и похмелья муть.

А верующий в царствие благое,
Взяв грешницу, не расстаётся с ней,
Во имя общих счастья и покоя
Воспитывая праведных детей.

Даже не видя лоно,
Порченное изменой,
Встал я ошеломлённый
Сценою откровенной.

Слёзы, как сварки брызги,
Мне обжигали веки,
Был я родным и близким,
Стал я чужим и неким.

Разве я мог сдержаться,
Статочное ли дело,
Если под скрип матраца
Она на меня глядела?

Было – не отрицаю.
Стало – на время легче,
Всё рассказав полицаю
С мордою типа брекчий.

И будто бы кто их режет,
Женщины закричали:
Две – на могилах свежих,
Третья – в судебном зале.

Где адвокат отпетый,
Путал мозги присяжным,
Как не казалось это,
Лишним мне и неважным.

После сорокоуста,
Просьб и молитв бесплодных,
Понял я, как мне пусто.
Между себе подобных.

Нет никого на свете
С кем без напряга просто,
Будь он хоть тем, хоть этим:
Грешник или апостол

Но и в краю таёжном,
Шествуя лесосекой,
Помню я всё, что можно
Некоему о некой.

Далеко-далеко от высокой звезды,
Что укрылась туманом как белою маской,
Наклонились деревья у вечерней воды,
У пруда, где кувшинки купаются с ряской.

Там меж сотни домов есть один небольшой,
Крытый толью и сам от дождей почерневший,
Под защитой которого с чистой душой
До шестнадцати лет жил пацан загоревший.

У дощатых ворот тот же клён и скамья.
Но теперь я боюсь не хулы и не дрына –
Вдруг забыла родная своего соловья,
Белолобого, гордого, нежного сына?

Пусть судьбу не удастся мне переиграть,
Пролетевшую путая, муча, встревая,
Всё равно я приду, чтобы бедную мать
Попросить о прощенье, покуда живая.

Пересилю себя, постучу и войду,
Раскрасневшийся вмиг и внезапно уставший,
Брошусь в ноги её и скажу, что найду
Средь листвы прошлых лет, бесполезно опавшей.

Девушка с фигуркою гимнастки,
Вот и хорошо, что молода,
Если исчисляешь без опаски
Мною зря прожитые года.

У тебя глаза свежей сирени
И горячий заводящий взгляд,
Под которым робок и смиренен
Я, как тридцать лет тому назад.

Это уже было. Мы с тобою,
Невзначай отбившись от друзей,
Прикрываясь холодом и тьмою,
Оказались в комнатке твоей.

Где, не обменявшись именами,
Разжигали, истязая ночь,
Искру, пробежавшую меж нами,
Что не погасить, не превозмочь.

А когда иссякла страсти сила
Иль проснулась грозная родня,
Утро нас, казалось, разлучило
Навсегда – до нынешнего дня.

И хотя ты обновила тело,
Но, едва притронусь я, оно
Вспомнит, что желало и умело
На двоих, со мною заодно.

Только вот обидно мне отчасти,
Зная продолженье наперёд:
Кроме кратковременного счастья,
Это ни к чему не приведёт.

Девчонке купили коробочку мела,
И тут же она принялась за дела,
Раскрасив асфальт, как могла и умела,
Снабдив его текстом таким, как смогла.

Чтоб знали прохожие, не перепутав:
Вот мама, отец, младший брат, вот она,
Собою довольная, как и дебютом,
А все они вместе – родная страна.

Но дождик прошёл и рисунки исчезли,
Как будто и нет ни страны, ни семьи,
Ну, что тут поделаешь, ежели, если
Так Бог исполняет задумки свои.