Наталья Гордина - Во власти неведомых чар

Жрец сказал: «Довольно сказок!
Лживы все твои слова!
Мы не вызвали ни разу
Гнев морского божества:
В срок мы жертвы приносили,
Чтили статуи богов…»
«Вы безжалостно казнили
Чужестранцев-моряков!
Корабли их вёл на скалы
Ваш предательский маяк.
Всех, кто выжил, вы бросали
С горной кручи в водный мрак.
Но незримый дар богини,
Чей алтарь хранила я,
Приоткрыл секрет святыни
Мне земного бытия:
Вы – всего лишь тень от тени
Тьмы бездушного творца,
Бессердечные творенья
Бессердечного отца.
Сбросьте цепи преступленья
С обагрённых кровью рук —
И дарует вам прощенье
Госпожи моей супруг.
Вместо пленников бросайте
Вы цветы в пучину волн.
Горе, злобные, вам! Знайте,
Бог великий гнева полн».
За такое поведенье
Жрец служителей призвал
На голодное мученье
Запереть меня в подвал.
В полутьме сырой темницы
Талисман светился мой,
И незримую явиться
Умоляла я за мной,
Чтоб тюрьмы открылись двери
И смогла я тех спасти,
Кто, блуждая в ложной вере,
Сбился с верного пути.
Лишь дыхание проклятья
Удалось мне различить —
То вода в свои объятья
Мчалась город заключить.
Сердце, горечью облито,
Из груди моей рвалось.
Плача, рухнула на плиты.
Предсказание сбылось!

В предвкушении вечера мира
Облака замедляют свой бег.
Окровавлена неба порфира.
Смертно всё на земле, человек.
В полумраке бледны очертанья
Над рекою склонившихся ив.
Мгла сгустилась, мои ожиданья
И мечты бессердечно убив.
Мрачный вид за окном моей спальни
Наполняет страданием взор:
То над кладбищем месяц печальный
Чертит сумерек тусклый узор.
Ветер нежно качает осоку.
И в гнетущей летит тишине,
Опалённый дыханием рока,
Адский всадник на бледном коне.
Предвещает его появленье,
Что рассеется жизни туман
И исполнится то откровенье,
Что апостол изрёк Иоанн.

Я устала от холода ночи.
Скрыла мгла очертанья лица.
Злобно сумерки гибель пророчат,
Приближение мира конца.
Стихло пенье звенящей стали,
Смолк воинственный голос труб.
Вопль страдания и печали
С окровавленных рвётся губ,
Но за стражи бесстрашным отрядом
Молчаливо крадусь средь теней,
И пронзает пугающим взглядом
Неприятельских отблеск огней.
Небосклон с далью пурпурной слился,
Часового едва усыпив,
Как костёр алым пламенем взвился,
Лицо спящего взору открыв.
Я в палатку змеёй проскользнула,
Где в углу мешок с хлебом лежал,
Но лишь руку к нему протянула,
Спящий с ложа внезапно привстал.
В его синих глазах не напрасно
Вспыхнул ужаса злой огонёк —
Не успел даже вскрикнуть, несчастный,
Как пронзил его сердце клинок.
Дрожа, кровь на руках различила,
Но в испуге не бросилась прочь,
А мешок вожделенный схватила
И шагнула в бездонную ночь.

Окину презрительным взором
Раздолье унылых нив,
И сердце шепнёт мне с укором:
«А враг твой по-прежнему жив».
Ну нет! Затаив дыханье,
Я в сумрак шагну ночной.
Постигнет его наказанье,
И будет наказан он мной.
Напрасно он спрятаться хочет:
Разящий кинжал его ждёт.
И мгла равнодушно пророчит,
Что час его скоро пробьёт.
Падёт он во тьме, бездыханный,
Любя лишь себя одного,
И сумрак сокроет туманный
Во мраке забвенья его.

Океан шумит безбрежный,
Приближенью бури рад.
Вновь я слышу голос нежный,
Вновь ловлю влюблённый взгляд.
Смоль кудрей из-под сомбреро,
Плач гитары под окном,
Страстный шёпот «Те quiero!» 2 2 Те quiero! (исп.) – я тебя люблю!
В душном воздухе ночном.
Как хочу, прекрасный мачо,
Я с тобою быть вдвоём,
Только муж ревнивый прячет
Сталь литую под плащом.
Различив во мгле туманной
Наши тени над рекой,
В сердце нож вонзит буланый
Он безжалостной рукой.
Ты падёшь, смертельно ранен,
Не успев любовь познать.
Ветер, мрачен и печален,
Тебя будет отпевать.
Я умру в сырой темнице,
Надо мной, как над тобой,
Чёрной птицей будет виться
Сумрак в дымке голубой.

Вновь ловлю на себе его пристальный взгляд,
Стынет сердце в груди безвольно,
И по жилам моим течёт сладостный яд,
Мне приятно, мне жутко, мне больно.
С каждым вздохом всё явственней чувствую я
Его глаз роковое влеченье,
И не в силах огню, что сжигает меня,
Я оказывать сопротивленье.
Не могу, не хочу я оковы порвать,
И в кровавой реке заката
Кружит ворон, веля мне немедля писать
О случившемся с ним когда-то.
И покорно перо вновь сжимает рука,
И бегут по бумаге строки,
За окном моим тонут, скользя, облака
В небе пасмурном и глубоком.
Мою волю сковал его дьявольский взор,
Что бессильна бороться с ним, знаю,
И мне кажется, будто я свой приговор
В бездне глаз его чёрных читаю:
Умереть для того, чтоб воскреснуть в словах,
В тех словах, что рука выводила,
И что плоть мою гложут не ужас и страх —
Вдохновенья бессмертная сила.