Наталья Гордина - Островные зарисовки

В читальный зал Британского музея
Я забрела, средь выставок бродя.
По сторонам придирчиво глазея,
Мелькали лица. Мимо проходя,
Никто в толпе не замечал друг друга,
Как Кот Чеширский щуря щели глаз,
В тени громады каменного круга
Обмениваясь в спешке парой фраз.
И мнилось мне, что башня Вавилона
Обрушилась мгновение назад,
Всех разделив. Стыдливо с небосклона
Взирал Создатель, виновато взгляд
За тучей пряча в окон отраженье.
Язык Вольтера резал слух. Скорбя,
Безликой массы бурное движенье
Я наблюдала, нервно теребя
В руке открытку с видом Фуджи. Волны
На ней вздымались, потопить грозя
Две утлых лодки. Были иллюзорны
Надежды на спасение. Нельзя
От гнева разъярённого цунами
Душе усталой скрыться за стеной
Непониманья, молча между нами
Воздвигнутого кем-то, но не мной.

Три мрачных призрака у входа
Приход приветствовали наш,
И, как ни странно, непогода
Уже не так страшила. Страж
Усталых душ у врат Аида
Казался ласковым щенком
От созерцания их вида.
Рукою властною влеком,
Ты был в колодки вмиг закован.
Я занесла над головой
Топор. Щелчок. И ты раскован
В недоуменье, что живой.
На память фото. Лабиринты,
Живые крысы за стеклом
И первобытные инстинкты
Последней битвы с вечным злом,
За что – неясно – рьяный мститель
Тем дщерям Евы, кто любовь
Свою продали, Потрошитель
И его жертвы, трупы, кровь
У мёртвых тел, чума и пламень
Пожара Лондона, дым, смрад,
И парикмахер Тодд 1 1 Суини Тодд – английский убийца XVII века. , что камень
Держал за пазухою. Яд
Своей убийственной улыбки
Даря клиентам, продавал
На пироги их мясо. Зыбки
Добра и зла границы. Звал
Палач нас дальше, ужас пытки
На нас испробовать спеша,
И катакомбов ночи свитки
Листала с горечью душа,
В последний путь сопровождая
Харона в сумрак Стикса вод…
По мокрым улицам блуждая,
Был счастлив дух небесный свод
Увидеть вновь, руки сжимая,
Родной до боли силуэт,
Загадки жизни понимая
Неясный прежде тусклый свет.

Моей душе лишь краткий миг отпущен
В обители безудержных страстей
До той поры, когда в Эдема кущи
Вернуться вновь придётся из костей
И плоти плена, ведь мне только снится,
Что я живу. Реален лишь один
Мир гения. Кровавых плащаница
Простерта незадёрнутых гардин
Над головой небес. Касаться дланью
Их пурпура люблю я, чуть дыша,
Безмолвно предаваясь созерцанью
Полёта птиц, ведь узница душа
К ним зависти полна. Творцом мгновенье
Мне жить дано лишь в сей юдоли слёз,
Покуда не услышу откровенье
Из Иоанна уст я на вопрос,
Что до меня был задан в сени рая
Раздвоенным змеиным языком,
На плод запретный с искусом взирая.
Сюжет библейский всякому знаком…
Познанья плод был тоже мной надкушен,
И творчества агонией с тех пор
Измучен дух мой, гению послушен,
Игрою рифмы разрешая спор
Добра и зла извечный, что волнует
Умы и по прошествии веков
После беседы с Евою, колдует
Когда поэт над музыкой стихов.

Художников немало есть на свете.
Пускай имён не знаю всех, но всё ж
Не нахожу я радости в портрете,
Чей колорит во мне рождает дрожь.
Черты лица, застывшие навеки
На постаменте мраморном холста,
Я вижу даже смеживая веки,
Как смертный лик бессмертного Христа,
Кто на кресте распят был, от геенны
Чтобы спасти и научить любить
В день Страшного Суда, что гобелены
Заблудших душ назначен погубить,
Чтобы предстать во всем своём величье
Как Сын Вселенной мудрого Творца,
Чьё согревает скромное обличье
Лучом надежды скорбные сердца.
Портрету я пейзаж предпочитаю,
Что живость красок трепетно хранит
Тенистых сводов духа, что читаю
Как фолиант на бархате ланит.
На изумрудных листьев одеянье
Жемчужиной покоится роса,
Незримого артиста созиданье,
Которому покорны голоса
Всего живого в этом бренном мире,
Но к чьему зову простой смертный глух
В вечерний час, когда игрой на лире
Бродяга ветер занят, мыслям вслух,
Что выражать привыкла я, внимая,
Бродя неподалеку у окна,
Распахнутого настежь, обнимая
Где силуэт мой, щурится луна,
Как бледный блик на раме натюрморта
У галереи облаков-картин,
Воображенье поразивших чёрта,
Кто, как и все мы, просто паладин.