Наталья Гордина - Островные зарисовки

Всему живому ведомы изъяны,
Доказывает Дарвина пусть труд,
Знать не желаю я, от обезьяны
Что предки мои линию ведут.
Охотнее с теорией Эдема
Я соглашусь, в которой человек
Был создан Богом, Сын чей в Вифлеема
Открыл конюшне бархат своих век
Впервые для того, чтобы толпою
Распятым быть в свой тридцать третий год,
Воскреснуть после и босой стопою
Пройтись по водам тихим. Назовёт
Ли кто то верой в Бога иль безбожью
Коварным дифирамбом, всё равно.
Привыкла я шагать по бездорожью
Навстречу смерти, терпкое вино
Чьё пригубить в конце пути из кубка,
Чтоб чёрного как сажа, не спеша,
Чтоб в небо взмыть сумела как голубка
Из клетки плоти узница душа.
Не говори вновь, муза, будто надо
Миг каждый славить, прожит что в миру.
Под венский вальс ступая листопада,
Врат миновать Эдема мишуру
Я тороплюсь, чтоб с Евою беседы
Теченьем плавным усладить мой слух,
Чтоб сну подобно позабыть все беды,
Что испытал в страстей юдоли дух.
Со змеем-искусителем мечтаю
О разговоре задушевном я,
В котором как страницы пролистаю
Извечные основы бытия
Пред Люцифером, коего, признаться,
Не страшен мне евангельский портрет.
Да и чего бы мне его бояться?
Я не овца из паствы, а поэт.
Что чёрт, что Бог – различья нет. Готова
Обоих слушать, чтобы воплотить
Услышанное в рифмах. С полуслова
Их понимаю. Научить любить
Желают оба мир сей. Расхожденье
Лишь только в к цели выбранном пути,
Который обещает возрожденье
В нетленной оболочке обрести
Почившим в бозе душам смертных бывших,
Исколесивших пыльных длань дорог
И с изумленьем деланым открывших,
Что правы те, кто говорят, что Бог
На свете существует и причина
Его существования лежит
В наивной вере, дьявола личина,
Что зла дыханьем сумрак ворожит,
А потому мы все должны молиться
Кому-нибудь, нас защитить прося
От козней беса, что во тьме таится,
Религию безбожно понося.
Хвостатую рептилию боятся
Все верящие в Бога. Только я
Не верю притчам. Запретить смеяться
Они не властны мне, ведь бытия
Я вижу смысл во взгляде глаз, желтея,
Что леденят кровь многим, но не мне.
Загадка жизни, словно ворожея,
Глаголет пьяно: «Истина в вине».
Но если трезв ты, то поймёшь: бояться
Дракона бородатого смешно.
Я за стеклом держу сего паяца
И свет включаю, если мне темно.

Щурится солнечный параллелепипед
Возле стекла полустёртых границ.
Душу волнует мне Древний Египет,
На пожелтевших оживший страниц
Летописи. Знаю, мне только снится,
Что в двадцать первом я веке живу.
Изображение солнца возницы —
Только рисунок? О нет, наяву
Всё. Чтоб молиться богам всемогущим,
У облаков рождены мы черты,
Дабы войти после в райские кущи
Мужа Исиды. Чисты
Помыслы наши у входа в обитель,
Где на весах наши взвесят сердца
Судьи Маат и решит небожитель,
Ждут ли Поля Камыша мертвеца.
Гекко узоры – лишь копия пятен
Бликов на лодке папирусной Ра,
Чей иероглиф живущим понятен,
Как очертания Гора пера.
Битвы с Апопом возложено бремя
На богов тяжкое каждую ночь,
Чтоб даровать драгоценное время
Смертным в миру, гоня горести прочь,
Чтоб научить их любить всё живое,
Что уничтожить стремится Ра враг,
И умерев, найти отдых в покое,
Что обещает душе саркофаг.

Шипящий Сид вновь в полутьме пронзает
Мне душу взором тёмно-серых глаз.
Там, за окном, коварно отверзает
Уста покойным сумрак. В сотый раз
Я говорю ему, что нет спасенья
Из клетки, как от мук геенны тем,
Кто не дождался Бога воскресенья
В день Страшного Суда. Им Вифлеем
Путь не укажет радужным сияньем
Звезды на небе так же, как и мне,
И станет смерть достойным воздаяньем
За отрицанье истины в вине,
Что пить дает мирянам поп в сутане
По воскресеньям в память о грехе
Жены Адама. Кровь Христа в стакане —
Не мой напиток. В прозе иль в стихе,
Мне всё равно, я выражаю чувства,
Что в моём сердце пламенем горят —
Не веры факел дух мой, а искусства.
Его словами строчки говорят.
Пусть падший ангел Еву в виде змея,
Писанию согласно, искусил,
Мне дела нет до этого. Камея
Моей души цветёт в груди. Спросил
Ли ты меня о чём-то, безотрадно
Стекла касаясь, мой несчастный друг?
Иль только показалось? Кровожадно
Лучом луны тоскливой режет круг
Пространства у стены в унылой спальне
В компании задумчивой весны.
Мы – пленники тоски в опочивальне,
Построенной не нами. Снятся ль сны
Тебе ли, как и мне, мой Сид, что живы
С тобою мы в реальности теней?
Открыла крышку. Взяла в руки. Ивы
Увидеть хочешь ветки средь огней
Бродячего рассвета, на скамейки
Костях покоясь, как заблудший дух,
Покинувший погост, и чародейки
Судьбы читая откровенье вслух?