ПЭН-Москва - Свободные чтения. Составитель Лев Оборин

Россия вышептывала замогильное
Устами пустот кареглазых закатов.
Но накатывала Катынью
Основательно тошнота-то!

И шатунел самолет-мотылик.
Смерть расстелила дорогу-скатерть.
Как говорят, не мытьем, так катаньем…
Польшу размазывает Катынью.

Шла История на костыликах
В политического нокауте.
Облака плывут над Катынью.
Окровавленные облака-то!

Станет некой константой Канта,
Астр истерикою застынет,
И кровавым пятном на карте —
Ясность кармическая Катыни.

В католическом нафталине
Все они в страшных висят кафтанах.
Кафки-анских авиа-линий
Станет каждый полет летален.

В черных ящиках Левитаном —
Неразборчивое: «Кранты нам!»
Кто-то выкрикнул: «От винта!» Но
Безответной осталось тайной
То падение под Катынью.

Как говорится, твой дом тюрьма,
Но и не твой. И дом не твой.
Что здесь твоё, кроме пережитого?
Ничего.
Опыт эпохи романтизма обесценен.
Твой ли дом,
Если собственность неприкосновенна?
Ровно как и ты прикосновенен,
Вседоступен,
Не защищён?

Только смерть неприкосновенна.
Только небытие – частная собственность
Сиюминутного гражданина.
Я люблю все закрытости
Небытийного «капитализма»,
Похожие на банк,
Сундук, тюрьму, гроб.
Это метафизическая,
Не экзистенциальная вечность,
Безлюдная.

Но если нет гарантий чего-то,
Я возьму гарантии Ничто.

Я молюсь ростовщику
Всемирного банка пустот,
Отмеряющего Ничто.
Я инвалид
Своих смертельных
Валют.
Как миндальный Дали
Я высосу динамит
Безверия.
Озверевший верблюд
Как Берию
Выблёвывает либерал…
Как империю,
Которую не выбирал,
Ибо всё – «грехи»
Хохочущих «холокостов».
Когда б не стихи,
Какой там Васильевский остров!

Это метафора,
От которой дурно.
Как от цитируемого
Гуманистами постмодерна
Адорно.

Мне разорвано дырами,
А вам культурно…

Как Вергилий в безверии говорлив,
Так вербы вербуют рабов, ибо это весна
Обвивает наручниками каждого, кто здесь жив.
Авторитарны леса есенинщины, берёзовые стволы,
Заборы лесов,
Болота томных смертей.

Я люблю эту вышку,

Пулю,

Окно,

Засов.

Ты завидуешь Герою,
Морги рыщут впереди.
Что же сделают с тобою?
Ничего уже не жди.

Вроде молод, вроде мальчик.
Время есть, но в нём Ничто.
Твой Писатель, твой обманщик,
Шмель ласкающих пустот.

Повторяешь: «Всё в порядке»
День за днём, за ночью ночь.
Ты лежишь в своей кроватке.
Кто я, чтоб тебе помочь?

Я никто, опасный чёртик,
Твой отвергнутый дружок.
Что б я мог тебе испортить?
Всё исчезло, что бы смог.

Что осталось в жизни, мальчик?
Мама, книжки и вино.
Как же так? Что это значит?
Значит то, что всё равно.

Одеяло. Книжка. Кошка.
Твой писатель, твой герой.
Что же он не смог немножко
Дольше, дальше быть с тобой?

Он уехал за границу,
В санаторий или в ад.
Он уже не возвратится,
Красной армии солдат.

Кандидат в ады, диктатор,
Ленинградский почтальон.
Кто же будет виноватым
В одиночестве твоём?

Ты завидуешь Герою.
Морги рыщут впереди.
Я один хотел с тобою,
Ты ответил мне: «Уйди!»

Я ушёл, я укатился —
Твой послушный, скучный мяч.
Рядом люди или числа.
Тише, Танечка, не плачь.

А просто мы друг друга не любили —
И умерших своих не хоронили,
И раненых своих не забирали,
Когда бежали в страхе по спирали
(А те, кто закричит – ну, что вы, что вы, —
Да почитайте, милые, Толстого!)
А просто мы себя считали грязью,
И не жалели плачущих ни разу,
И добивали радостно лежачих,
И родину, как загнанную клячу,
Лупили по глазам и тощим ребрам,
Но каждый сам себе казался добрым.
Мы лес свели и отравили воду
И умного загнали – вот он, вот он!
И мальчиков по тюрьмам рассовали,
И все бросались стыдными словами,
Все думали – не кончимся, поди-ка, —
И глядь – земля пуста и ветер дикий,
И дым. И носом шмыгает мальчишка:
Да ладно-ладно, кончились почти что.