ПЭН-Москва - Свободные чтения. Составитель Лев Оборин

Кто отец наш, неведомо, ибо
Глухонем, как нечистая рыба,
Что аквариум мутит собой,
Всё ж сумел изолгаться, голуба,
Шарик, блядь, у него голубой.

Это чванное косноязычье
Мы, развив, разложили: тут птичье,
Тут звериное, крик сторожей,
Вопль червя в тёмной пыточной ямке,
Гул придурка в зелёной панамке
Да стерильное ёрзанье вшей.

Что во рту у тебя, ненаглядный?
Прихоть ласки в вонючей парадной?
Грохот вывесок? Клёкот Невы?
Odnoklassnik'ов.ru многосмертье?
Зимний путь в абортарий на третье?
«Мне казалось, мы с Вами на Вы».

Вот из этой мерцающей дряни
Мы теперь по мерцающей рани
Вышли, полные счастьем стыда.
Наша цель в нецелении звука.
Говорим, что разлука разлука
Никогда говорим никогда.

Одного лишь выпуска лицея —
девятнадцатого октября,
одного пернатого еврея,
каркнувшего правду про царя,

шелеста одной Тарусской рощи,
с ветром залетевшего в местком,
горстки дурней, вышедших на площадь
с детскою коляской и листком,

пары книжек толстого журнала —
сизых, цвета лунного луча, —
хватит, чтоб до срока не сгорала
вольности заветная свеча.

Чтоб она, дрожа, в ночи алела,
дерзким жалом уязвляя тьму —
пусть опять не выгорело дело,
пусть опять, опять конец всему,

пусть придут и книжной гильотиной
тонкие страницы искрошат,
и пропишут курс аминазина,
и в Лицее – порку разрешат.

Здравствуй, дедушка Эзоп!
Думаешь, забыли?
Кол осиновый в твой гроб,
Думаешь, забили?

С возвращением, старик,
Твой топчан свободен.
Ну-ка, высуни язык!
Одевайся. Годен.

Здравствуй, дедушка Эзоп,
Здравствуй, раб лукавый!
Вновь растёт твой хитрый стёб
На дрожжах державы.

Зряшный шум прошёл в лесу,
Будто ты не нужен.
Доскажи нам про лису.
Задержись на ужин.

Сограждане!
Затверживайте стихи наизусть,
загружайте головы Диккенсом
и Вальтер-Скоттом!
Три аккорда и песенка
про испанскую грусть
обернутся спасительным хлебом,
а то и компотом.

Истинно говорю вам,
ибо хочу помочь:
перечитывайте Майн-Рида,
чтоб избежать расправы.
Сколько бы ни тянулась
тысяча первая ночь,
не обезглавят знающего
последние главы.

Пересказывайте прочитанное,
упражняйте память и речь,
подзубрите Овидия —
он так уместен на зоне!
И соседи по камере
будут вас любить и беречь,
и возьмут под своё покровительство
воры в законе.

Страна всё лето смотрит сериал
про жизнь в гареме. Роскошь и коварство.
Страна изнемогает от желанья
отдаться повелителю. Она
глядит на дверь: нейдёт ли добрый евнух
с шелками, шоколадом и шербетом?
Вот верный знак, что будет ночь любви,
а уж стонать протяжно мы умеем…
В гарем, в гарем! и больше никогда
не думать, как добыть еды для деток.

Жара. Июнь. Четырнадцатый год.
Тела убитых сложены в сарае.

Сказала тётенька судья
по кличке Ваша честь:
– Зачем комедию ломать,
с ходатайствами лезть?

Всё решено давным-давно —
уж так заведено.
Вам что, порукой наша честь?
Ну, это не смешно!

И вы решали как-то раз,
казнить или простить.
Спросили, помните, у вас:
– Кого вам отпустить?

Сказали вам, что выбор есть —
и вами выбран вор…
Пойду, – сказала ваша честь, —
отксерю приговор.

По дороге съедали ручку от калача
или бок калорийной булки с изюмной мушкой.
В магазине любимом на площади палача
примеряли сапожки, выпрашивали игрушку.

«Виноградной косточки» списывали слова,
пили сок венгерский в чекушках под звон капели.
Если нам казалось, что Родина не права,
мы качали права – как маленьких в колыбели.

Мы спешили дышать синевою иных начал
и бессонные окна распахивали ночами.
Кто-то пел, а кто-то молчал и ногой качал,
но замкнулся круг на старом своём начале.

Жаль, игрушку выпросить не у кого, хоть плачь,
виноградные косточки выметены норд-остом,
и улыбчивый за плечами встаёт палач —
только бороду сбрил и сделался меньше ростом.