Лев Оборин - Часть ландшафта

Многие стихи, вошедшие в эту книгу, публиковались до этого в сборниках Льва Оборина «Мауна-Кеа» ( АРГО-Риск, 2010 ), «Зеленый гребень» ( Ailuros Publishing, 2013 ), «Смерч позади леса» ( MRP, 2017 ), «Будьте первым, кому это понравится» ( Стеклограф, 2018 ), а также в журналах «Воздух», «Октябрь», «Волга», «Интерпоэзия», «Дети Pa», Homo Legens, TextOnly, «JIuterramypa». Всем этим изданиям и издательствам автор приносит свою искреннюю благодарность.

Все права защищены. Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или какие-либо иные способы хранения и воспроизведения информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.

© Лев Оборин, текст

© Мария Степанова, текст

© Кирилл Ильющенко, дизайн, верстка

© ООО «Издательство ACT»

«Часть ландшафта» – не то, чего ждешь, и это начинается с имени, которое автор дает своему избранному. Название-обманка, оно вызывает у тех, кто читает русские стихи, недвусмысленную и прямую (молоточек-коленка), ассоциацию с известным стихотворным циклом Бродского – с которым, надо думать, Лев Оборин будет сейчас вступать в полемику, занимая и заявляя свою позицию относительно помеченных старшим товарищем территорий. Ничего такого, однако, не происходит – автор намерен (по слову Олега Пащенко) не делить, но делиться; стихотворение, к которому на самом деле отсылает название, занято желанием быть «частью удивительного».

В «Старых Песнях» Ольги Седаковой к невидимой внешней инстанции обращаются с просьбой «Боже, сделай меня чем-нибудь новым» – я в этом месте всякий раз замираю: думаю, какая отвага нужна для того, чтобы захотеть такого и просить, чтобы исполнилось. Говорящий здесь отказывается от собственной субъектности, соглашается стать из кого-то – чем-то, легко перекладывает себя, как вещицу, из одной Божьей ладони в другую. Интересно, что это происходит на фоне неназванной толпы, не знающей ни воли к отказу от себя, ни способа оставаться прежними: люди этого стихотворения «хлеб едят – и больше голодают, / пьют – и от вина трезвеют».

Но потребность стать частью удивительного – штука не менее отважная в своем смирении: поиск себя оборачивается поиском двойника, текстуального или пластического, увиденного со стороны, из внешнего далека: не целым – но частью, синицей в руке, камнем среди себе подобных, нулем, плодотворным и оплодотворяющим, дарящим числу возможность стать множеством. Желание и надежда стать нулем – вещь, в зоне поэтического ошеломляюще редкая, особенно когда речь идет не об обнулении и распаде, а о приращении – наращивании элементов и значений, каждое из которых необходимо для создания общего поля, где значимы и необходимы все участники, все цифры, камни, элементы, стоящие слева и справа. Существование (в том числе и существование-в-поэзии) в стихах Льва Оборина оказывается частью коллективного проекта; политическое и поэтическое – частями одного ландшафта; разницы между ними почти никакой. Это мир безграничной инклюзии, предоставляющий место и возможность быть названным по имени всему без исключения; любая вещь, до которой можно дотянуться рукой или языком, оказывается внутри – становится частью общности, воздухом в безразмерном сосуде, только что сделанном стеклодувом:

Так эта книга и выглядит: как большая симбиотическая система, дающая возможность разглядеть и слоистость/многоэтажность собственной структуры, и – отдельно, замедленно – каждую из ячеек, все эти жизни извне, выбирающие собственные надгробья и при этом обреченные на бессмертие:

Перенаселенность – необходимое и счастливое свойство такой системы; у Оборина это выглядит так, как если бы на огромный прозаический манускрипт набросили что-то вроде сетки, мешающей видеть целое, но сохраняющей неотменимую, базовую связность всего и вся, каждого фрагмента, любого бесхозного прилагательного. Память об осмысленности тварного мира, о взаимосвязи его (часто непригодных к делу) деталей одушевляет каждый текст этой книги – в хозяйстве которой есть и вещи вовсе безымянные, такие, как любимая мною прозрачная желёзка, выделкой подобная богам: