ПЭН-Москва - Свободные чтения. Составитель Лев Оборин

Перемыть посуду вручную,
как машина – нет! – не сумеет.
Ворожу я или врачую?
Стану ль чище? Умней? Сильнее?

Перемыть все мысли вручную,
протрясти в душе и на полках.
Сорняки не полю. Корчую.
И сметаю с крыльца осколки.

Город тоже – сменил тротуары…
Лица стёр… Заглушил пересуды…
Я не стану писать мемуары,
я помою лучше посуду.

А если б возродили голубятни,
всего лишь дюжину, то небо над Москвой
вдруг стало бы, как раньше, необъятным,
а Сити – маленьким. Игрушкой за рекой.

Нет, я серьезно! Эй, градоначальник!
Пока нас черный морок не накрыл,
запустим птиц. Пусть бьются в окна спален,
пусть ѓулят и роняют перья с крыл.

В «секретик», под стекло, девчонки махом
уложат этих перьев ровный ряд.
Король двора сорвет с плеча рубаху —
и белоснежный ринется отряд

до неба и за небо, прямо в детство…
Хоть что-то же осталось нам в наследство?

День отфильтрован иль по капле сцежен,
а Мандельштам – щегол, а не пророк,
хоть знает больше всех. Он мудр и нежен,
и детям – нам – ни слова поперек.

Вот мы, вдруг повзрослевшие подростки,
Трезвы и веселы, выходим чередой…
Ждет автозак внизу на перекрестке —
Троянский конь, беременный бедой.

Пусть будет Крым.
Летучий остров Крым.
Свободный, гордый,
Как В. П. Аксёнов.
И пусть взлетит,
Не то перемудрим —
Растащим на делянки,
На кантоны…

Пусть будет КРiМ.
Плавучий постамент,
Край Разума и Мира —
По Жюль Верну.
Он взрежет воды
Мысом Фиолент
И просто уплывёт
От всякой скверны.

Страна внезапно вышла из тюрьмы.
Не вся страна – мои друзья, френд-лента.
У придорожной маленькой корчмы
Мы соберемся, горстка инсургентов,
и сдвинем кружки – и вперед, во тьму,
всем лбом ее, всем телом раздвигая
Без всяких там зачем и почему.
Тюрьма внутри. Ее превозмогаем.

Упразднен раздел ГУЛАГа,
а иконы в ряд:
жертвы, агнцы, страстотерпцы —
штабелем лежат
по-над мерзлою землею —
не всадить кайло.
Помнишь прежнюю картинку —
храм без куполов?
Немузейная отвага,
нам теперь нужна:
полстраны – раздел ГУЛАГА,
а страна одна.
СЛОН – кто помнит, что за птица?
Правды нет в кивках.
Упразднен раздел ГУЛАГа.
Где? На Соловках.

Когда лет двадцать назад я меняла квартиру,
думала, что переезжаю к Булату —
вот тут он ходил, выселенный с Арбата…
Потом считала, что живу возле Склифа.
Хлебнула всякого лиха,
Так и говорила таксистам: «Везите в Склиф —
ничего, что ночной тариф».
Потом кодовым словом
стали Астраханские бани —
Булатова «напротив-сауна-
где-не-та-фауна».
Бани таксистам понятны – это про них.
Но за последний год втерся ползучий гад —
новый ориентир вторгся и ждет заботы…
Оказалось, что я живу прямо возле суда —
Мещанского и Басманного.
И почему-то хожу то туда, то сюда —
как на работу.
Ну, кто со мной 21-го февраля?

Вокруг стоят громады
Домов – живи, трудись.
А жители не рады —
Бредут понурившись.

В весенней светлой мути
Район что твой rayon,
Но «Путин», «Путин», «Путин»
Летит со всех сторон.

Так кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остался призвук чуда,
А Германа все нет?

Вера тут не в то да сё,
А конкретно в то, что это
Наше, в смысле, наше всё,
И надежды больше нету.

Перспектива не ясна.
Но когда беспечной птичкой
Расщебечется весна,
Я надеюсь по привычке.

Зарокочут соловьи,
Встанет ночь в дверном проеме.
Никого не будет в доме,
Кроме правды и любви.

Он укатил, и дождь погас,
Остались только бесцветный гул
И темнота, в которой, как во всех прекрасных
Стихах, мерцали время, зеркало и стул.

Не будем важничать – мы тоже
Еще пока
Окружены похожими предметами,
Белеющими ночью, как река.