Сергей Васильев - Обратная перспектива

Черная-черная в речке вода,
Белый-белый ковыль в степи,
И девчонки идут в никуда,
А куда им еще идти?

Синий-синий рассвета холст
И лебяжья поляна сна.
Солнечный, словно весна, погост,
Грустная, словно погост, весна.

Желтый иней шумно кружит над тобой,
Ворон сиреневый ворожит,
И снежок, называемый судьбой,
Жизнь твою сторожит.

Отвори, Сезам, золотой сундук,
Тот, в котором… Потом умри.
Голос сердца тикает: тук-тук-тук.
Отвори, Сезам, отвори.

Сердцу трудно, знаешь, быть взаперти,
Не поверить чужим слезам.
И лучше повеситься, чем с ума сойти, —
Отвори, отвори, Сезам!

У тебя ведь тоже невеста есть,
Стыд и совесть есть у тебя,
И обол дырявый, и бумаги десть —
А это и есть судьба.

Но, чтоб справиться с этой пустой рабой,
Чтоб услышать вечности перестук
И чтобы тебя услышал любой,
Отвори, Сезам, свой сундук!

Последний день зимы – он, словно сон, глубок,
Мерцает иней на деревьях снежных,
Душа горит от мыслей неизбежных,
И все кругом молчит, а говорит лишь Бог.

И снегири рассеянно висят,
Краснея от стыда на ветках голых,
И, путаясь в растерянных глаголах,
Слепые бабочки опять влетают в сад.

И можно взять всю эту жизнь взаймы
И растерять во тьме пустынных комнат.
Весна придет наутро, но запомнит
Все сущее последний день зимы.

Светлый дождик прошел вчерашний
И над церковью, и над пашней —
Колосится звонкая рожь
Над телами и над делами,
Над небесными куполами —
Но вот купола не трожь!

Жаворонок нежный в веселом небе
Думает о грядущем хлебе,
О пшенице и об овсе,
Бабы думают о метеосводке,
Мужики – о дешевой водке,
О Христе не думают все.

День воскресный очень уж славный,
Да такой, что любой православный
В храм пойдет – зазвенят купола,
Хряк почешется сонной мордой
О косяк, и сразу же твердой
Будет жизнь, если раньше была.

Шелест молнии, вспышки грома,
Детский плач и девичий смех,
И звенит, как после погрома,
Благодать без всяких помех.

Что там будет еще, не скажешь,
Бог, сердитый во все времена?
И кого Ты теперь накажешь,
Если наша печаль одна?

Если сердце угрюмо бьется
И закусывает удила.
Если солнце на дне колодца
Греет медленные тела.

И глядим мы на землю кротко,
И плывут, как будто во сне,
Ада мутная сковородка,
Рая яблоки на сосне.

Снежинки на ресницах тают,
Стрижи над городом летают,
И не лукавят, и не лгут,
А просто небушко стригут.

И вот уж небосвод подстрижен
И тем нисколько не обижен,
Напротив, радостен вполне…
Подстричься надобно и мне.

Не времена милы, милы пространства
И дух высокого непостоянства,
Ведущий нас то к лесу, то к избе
Бревенчатой, то к радостному храму,
В котором мы, да не имея сраму,
Гуляем как-то сами по себе.

Пусть голубочки белые воркуют,
Пусть ангелы веселые ликуют,
И пусть Господь смеется в небесах,
И жаворонок пусть порхает в небе,
Не думая о завтрашнем о хлебе, —
И что с того, что наша жизнь в слезах?!

Гроздь винограда, грусть
Дрозда и кувшинки страсть
Белая, а корысть
В том, чтоб любовь не украсть,
Чтобы душу мою не загрызть —
Пусть Бог жизнь продолжает прясть.

Слепая ласточка закроет мне глаза —
Не Мандельштам, а, кажется, Тиресий
Возникнет средь прозрачных этих взвесей,
И будет так чиста его слеза!

Вот виноград, вот вертоград далекий,
Вот ангелы порхают там и тут.
Осины сквозь Иуду прорастут,
А что Христос? Как прежде одинокий.

А с кем любовь? С тобой, Христос. С тобой
И братья, и Мария Магдалина,
И Господом обещанная глина.
Но кто пойдет теперь с тобой? Любой.