Ирина Рябий: Обратная перспектива

Автор выражает благодарность за содействие в издании книги коллективу ОАО «Ханты-Мансийский банк» и лично президенту и председателю правления банка Д. А. Мизгулину; а также тем, кто принимал участие в её обсуждении, членам Союза писателей России В. М. Волковцу, С. С. Козлову, С. А. Луцкому; кандидату филологических наук Т. А. Глебович; а также И. В. Булатову и О. А. Перетятько.

Поэтическая книга «Обратная перспектива» содержит духовную поэзию. Не в том смысле, что она как-то особенно духовна в ущерб всему остальному, нет. (Как раз с признаниями причастности к жизни, какой бы она ни была, здесь всё в порядке.) Она является духовной поэзией потому, что автор, ясное дело, религиозен и делает свою религиозность сквозной темой, а также потому, что в книге хорошо ощущается традиция, восходящая к мирскому духовному стихотворству разных изводов. В ней есть отголоски старых поэтических переложений Псалтири, некрасовского «Бога Гнева и Печали», рукодельной религиозности в поэзии недавнего прошлого века.

Обзор основных мотивов в этом случае был бы самым простым решением, но, кажется, не самым верным. Гораздо важнее услышать, о чём Ирина Рябий говорит в сущности. Она, в сущности, всеми этими стихами и их как прямыми, так и обратными перспективами говорит о том, что попытка быть молитвенно серьезным, провидчески одержимым и неустранимо вовлеченным в жизнь, пожалуй, еще никому не удавалась как практика, но, может быть, возможна как поэзия и как ирония. Сетование на время, Святая Русь, всякие там чичиковы и чубайсы, вольтеры и платоны и даже антихристы для этой темы — лишь набор более или менее остроумных (или, метафорически, более или менее неточных) смысловых рифм. Хорошая, поэтически крепкая ирония всякий раз возникает там, где поэт прикасается к основной теме:

Это апокалипсис, который притаился в продуктовой сумке и в бутике, но не прочь иногда испугать своими классическими проявлениями, и ему, насколько можно судить, не вредит такое совмещение обликов. Да и нам, читателям, не стоит особенно тревожиться: плачущий Бог поэта хоть и сердится, но уже простил нам наше детство.

Лично мне (должно же быть что-то лично мне, если уж мне позволили со своим словом вылезть вперёд) очень нравится вот это:

Так нравится, что хочется ответить и продолжить, но пока ещё не придумал как. Если книга вызывает хотя бы у автора предисловия такое чувство, то она есть. «Если хочешь читать далее, сам стань письмом и сущностью» (Ангел Силезский). Ответим немецкому Ангелу словами Ирины Рябий: «как труден подобный почин…».

Обычно к так называемой «женской поэзии» поэты-мужчины относятся весьма снисходительно.

И хотя русская поэзия знаменита именами великих поэтесс, некоторые стихотворцы, открывая «женский» сборник, заранее кривят губы в снисходительной улыбке: «Ну, посмотрим, дескать, что „наваяла“ очередная домохозяйка: опять несчастная любовь? розы-слезы? кровь-морковь?»

Спешу предупредить читателя заранее: друг, сотри с лица снисходительную улыбку!

Сборник, который ты держишь в руках, далек от обычных «дамских» недостатков.

Написан он, во-первых, не домохозяйкой (если понимать это слово как иронический синоним глупой дамочки), а умным и очень образованным человеком, во-вторых, многим «мужским» сборникам он может дать фору по глубине мысли и множеству смыслов — и всё равно обгонит их.

Главная особенность сборника — именно та, что он написан умным, а не только поэтически одаренным человеком.

«Женщина не может спастись, — говорила египетская подвижница амма Сарра, — если не стяжет мужского ума». «Мужской ум» в данном случае — это не какая-то суверенная принадлежность мужской природы (иначе спасались бы только мужчины). Нет, таким термином раньше называли способность подвижника подчинить уже исцеленному христианством разуму еще неисцеленные хаотические движения чувств и страстей. К сожалению, в наше время этот термин устаревает. Все больше мы видим мужчин, поступающих не по велению разума, долга или совести, но по влечению собственных похотей, — так что, боюсь, скоро наступит момент, когда женщины в массе своей будут поступать мужественно и разумно, а мужчины — инфантильно и женственно.