Корабли плоскодонные – прамы,
Были школою для моряков,
И готовил их, в деле упрямый,
Молодой лейтенант Ушаков.
…Видно с кручи вечернего Дона,
Как плывут, огибая века,
Серебрясь силуэтом знакомо
Сквозь лампадный дымок костерка…
Как в рабочей фуфайке и кепке
В небожительство вечной реки
Смотрит Шолохов, памятью крепкой
Лихолетья дробя угольки.
Как, Задонья закатную горечь
Со слезой убирая в платок,
Видит с берега Серафимович
Разрушенья железный поток.
И Шукшин на пустынном утесе
Все сидит и сидит дотемна,
Не найдя откровенья в вопросе:
Чья и в чем проступила вина?
Это Дон, прямотою суровой
Заставляя душой не кривить,
Полноводное русское слово
На живую нанизывал нить.
Наша слава с молитвой ковалась
И Державе была по плечу,
Так что каждому нынче досталось
По ее золотому лучу!
Поражений глубоких не знала,
И со всех укреплялась сторон,
И стальною булавкой канала
Зацепилась за Волгу и Дон.
Мы стоим возле Первого шлюза
На разломе двадцатых веков
На седом пепелище Союза
У часовни твоей, Ушаков!
Ей служить на небесном постое
Часовым, получившим приказ!
Значит воинство наше святое
Охранять возвращается нас.
Букву каждую русского слова,
Душу тех, в ком живет благодать,
Ту Россию, что снова и снова
Нам придется ещё собирать!
Дуб словно овеян задумчивым небом,
Под ним монастырским питаются хлебом
Паломники, голуби, кошек семья,
Вся живность кипучая – до муравья.
И, слыша знакомой молитвы шептанье,
Уходим под лиственный свод послушанья.
На длинной столешнице режем ножами
Кто – лук, кто – впитавшие синь баклажаны,
До ночи, до едкой звезды в небесах,
В молитвы вплетая свои голоса.
Изящных стихов затемненную суть
Под дубом, увидевшим вечность, – забудь!
Поэт – ты безумец с гордыней в крови,
Когда воспеваешь восторги любви,
О мелочных чувствах твердишь без конца,
Поскольку не знаешь сиянья венца.
Служенье Отечеству слишком сурово,
Чтоб в виршах погасло сверкнувшее слово.
Молитвенный дух отступившего века
Таит монастырская библиотека,
Хранят его воина мощи святые,
Мелеющей Мокшей луга залитые
И вышитый звездами дуб санаксарский,
Надевший на праздник мундир адмиральский.
Веками готовый к любой непогоде,
Он носит все то, что сегодня не в моде:
Потертую горечь о жизни былой,
Омытую в битвах морскою водой,
И тёплую святость родимой земли…
Он носит всё то, что отнять не смогли.
Развеянный гром Ушаковских побед,
На Корфу травой зарастающий след,
Из Крыма в Россию бегущие тропы,
Застывший в величье былом Севастополь.
Есть в августе день, окропленный дождем,
Он стал Прославления памятным днем.
А дуб тихо шепчет: «Вы глупые, что ли,
Господь наделил вас свободою воли,
Свободою выбора, ищущей свет,
И выше свободы, поверьте мне, нет!
Вам грезить бы только покоем и волей
Обителью дальней, завидною долей…»
Так вот он какой, санаксарский подвижник!
Приют для паломников дальних и ближних,
Познавший небесную силу распева,
Слоистую память впитавшее древо.
Так помнят свой крест оскверненные главы,
Так помнят нетленную славу Державы!!!
Идешь тропою бытия
И, Богородицу читая,
Поймешь, как тщетна жизнь твоя,
С молитвой ищущая рая.
Его под нашим солнцем нет.
Цветы молчат о том, что знают,
И красота, и Божий свет
Путь по канавке окружают.
И в покаянном том кольце
Крыжовник свет небесный жалит,
Он, как терновник на венце,
Предвечный час твой приближает.
Крыжовник – зрелость летних дней,
И в мыслях помнится украдкой:
Уколы дерзкие ветвей
Всегда мучительны и сладки.
Так повелось с былых времен –
Лишь тот, не каясь, ненавидит,
Кто весь душою очернен,
А на себе пятна не видит.
И вот приходит Божий страх,
Что нелегка дорога к раю.
«Благословенна ты в женах…» –
Смиренным сердцем повторяю.
К часовне матушки Рахили
Бредем через ночную тьму,
Надеясь здесь набраться силы,
Дать пищу сердцу и уму.
Читать дальше