Елизавета Иванникова - Складень

Она опасно заболела.
И хоть мучителен был путь,
Уже с дороги не посмела
Обратно к дому повернуть.

Душа летела вольной птицей,
Чтобы успеть, не опоздать,
В святом источнике умыться,
Во славу службы отстоять.

Мохнатой охраняем елью,
Приют лесной не изменён:
Избушки сгорбленная келья
И вход в пещерку из неё.

Доступным стало пониманье
Того, чему названья нет:
Ведь тут в смиренье и молчанье
Святой провёл тринадцать лет.

Здесь по-иному время длится,
И тысячу безмерных дней
На камне старец мог молиться,
И было всё так близко ей.

Державы слава и ограда,
Во плоти ангел Серафим,
Он с нею был всё время рядом,
Она молилась вместе с ним!

О, как страшна молитва бесам!
Звук проносился, невесом,
Над тем мордовским
чёрным лесом,
Где Болдинский гнездился дом.

Невинной радостью искрится
Тот день, что памятью глубок,
В нем полдня огненные спицы
Воткнуты в солнечный клубок.

По лесу, собирая шишки,
Она прошлась почти без сил.
Ей всё казалось:
бурый мишка
Здесь беспрепятственно бродил.

И горько сердце стало биться,
Домой забота позвала,
Там, в Усть-Медведицкой станице,
Своя Медведица была.

Текла сквозь дебри краснотала,
Закатным пламенем горя,
И синеву давно впитала
В название монастыря.

Там заждались родные тени…
По Воле Божьей неспроста
В сей день для матушки Арсении
Открылись Смертные Врата.

И так провидчески незримо
Сплетало нити Бытиё:
С днем прославленья Серафима
Кончину светлую её…

Мы все прописаны в двадцатом,
В том веке, канувшем давно:
Мальчишка, бегавший когда-то
Смотреть военное кино.

Сосед, что с ним под дулей старой
Сидел за шахматной доской,
Потом, задумавшись устало,
Стоял над кручею донской.

Пиджак писательский накинув,
Беззвучный слыша перезвон,
Следил за журавлиным клином,
И сердце плакало вдогон.

Как будто горний ветер дунул,
И тьма рассеялась над ним,
Когда из отчества придумал
Он шестикрылый псевдоним.

Кто был виновен – Троцкий, Сталин?