Владимир Бойков - Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011

Сердце мое, что птица,
тесно ему сердится:
– Пой, перепел, пой!
Перепела пение —
сердцебиение —
перепелиный бой!
Приневоленные перепелки
выпускаются из кошелки.
Перепелки твои переловлены,
переловлены – окольцованы,
окольцованы – перецелованы.

Как соседка мечтать
шла в беседку,
шел в беседку читать
я газетку.
Лето ночкой одной
пробежало
и, прощаясь со мной,
провожало.
С утреца благодать —
все светилось,
а соседка рыдать
не стыдилась.
Были точно
не буковки читаны,
а на кофточке
пуговки считаны,
да впотьмах все в траве
затерялись,
натурально лишь две
и остались.

В ущелье Двух Яблок
мурашек стал смелым,
за что поплатился!
– Эй, муравей,
невзгоде твоей
не может помочь твоя братия!
Я сам заблудился
в ущелье Двух Яблок,
в ущелье Двух Яблок
под облачком белым
весеннего платья.

Мы в росе до зари
с головы и до ног,
ты велишь – не смотри! —
выжимаешь чулок.
По высокой росе
белой ночью видна
не во всей ли красе
твоих ног белизна!
Не смотреть мне невмочь,
глянул – что своровал,
словно целую ночь
и не их целовал!

Струя перевита струею,
ручей мы с тобой переходим,
и тонкая жердочка гнется,
и травы расходятся долу,
и сходятся сосны высоко,
и птицы приумолкают,
и слышно, как бьются сердца.

Надо ль было на беду
по соседству садика —
во малиновом саду
ягодка ли сладенька?
Эх, подробность каблучков
по забору тросточкой —
восемнадцати годков
ягодинка с косточкой!
Песня, ты ее ко мне
за калитку вымани —
вызвал сам бы, только не
вызнал званья-имени.

Все тропинки зимой напрямик,
я спроважу гостей за порог,
и впущу тебя без проволочки,
и твои распущу завитки
по горячим плечам, по сорочке.
Зацелованные коротки
непогожие зимние ночки!

Навеки со мною
ты будешь, дружок,
а все остальное —
что слезы в снежок!
Прощаясь навеки,
ее утешал
и мокрые веки
ее осушал.
Вкус помню поныне
и снега, и слез,
да в легком помине
себя не донес.

Опушит березку стужа —
кружевна, да холодна.
Для меня картину ту же
представляешь ты одна.
Знаю, что в мою угрозу
ты поверишь черта с два,
но березу по морозу
изрубили на дрова,
ох, и жаркие дрова!

Вдоль ручья широкой далью
пробежал закат босой.
По траве роса печалью,
по лицу печаль росой.
Что ли голубь голубице
не по воркованию?
Не успели полюбиться —
время расставанию.
Не расти, трава, высокой —
табор всю повытопчет.
Не бывай, любовь, глубокой —
сердце грустью вытечет.

Ветер к осени сколь ни резвее,
только мыслей моих не развеет,
не навеет мне сладких снов,
не подскажет мне верных слов,
не шепнет их моей подруге —
у ветра холодные руки.

Жизнью недолгою
вечной дорогою
к Золушке маленькой
идут
пьяные карлики
Пьеро и Арлекин,
цветочек аленький
несут.
Чтоб сокровенные мечты
не заплутали в сказке —
носите Золушкам цветы
и не носите маски!

Поле сеяно не по-ровнышку —
здесь по камушку, там по зернышку.
Перепало, знать, и воробышку,
и воробушку, и зверенышку.
За короткое лето севера
что поспеет с того подзола-то —
будет краше узора-серебра
и дороже червонного золота.
Как засвищет вьюга-соловушка,
буду рад я не пышным оладушкам —
на подушке твоя головушка,
на плече моем будет рядышком.

Мухи таракана
хоронили,
вшестером несли,
да уронили!
Таракан ушиб
три колена:
– Чтоб на вас на мух
да холера,
чтобы руки-ноги
отсохли!..
С перепугу мухи
подохли.
Таракан сидит,
слезы ронит:
– Кто теперь меня
похоронит?!

Блюдце голубое,
яйцо золотое,
серебряное сито.
Белою росою,
розовой зарею
яблоко умыто.
Это на родины,
это на крестины,
это на венчание,
это на прощание.