Владимир Бойко - Ретро. 64 стихотворения

Выходит – сначала? И сразу же набело?
Как бритвой по горлу строка полоснет.
Шатаясь, в белесое выбежать марево —
спасет ли? в лицо кислотой не плеснет?

Обломок луны, пронырнув через облако,
еще напоследок коварно сверкнет,
промозглая память без плоти и облика
меня умыкнет и назад не вернет.

Послушай, рассвет, мой свидетель единственный,
ты скоро уйдешь и забудешь меня,
а я, задыхаясь неистовой истиной,
едва ли дождусь беспристрастного дня.

Когда-то дни светлей бывали,
а ночи – звонче и короче.
Апрель атаковал бульвары
и лето весело пророчил.

Над легкомысленными дюнами
дышал соленой мятой бриз.
Смеялись, пели, были юными,
играли бесконечный блиц.

И выбегала ты из пены,
в прозрачных капельках, дрожа,
как выбегала бы из песни
на солнечный мотив дождя.

А помнишь эхо клавесина,
тот звук, что никогда не лгал,
пока азартно колесили
по городам, горам, лугам?

Осваивали мир впервые,
и, словно в рай, входили в май,
и к чуду невзначай привыкли.
Повремени – не вспоминай,

что дни и впрямь светлее были
в краю туманов, звезд и сосен,
где опрометчиво любили,
где нас врасплох застала осень.

Ты – вызов, ты – тайна,
тобою клеймен.
Твоими устами
пить огненный мед

и алчной любовью
дарить поутру.
Обвенчаны болью —
нам так по нутру.

Ты – вызов, ты – тайна,
ты – вспыхнувший сон.
Твоими крестами
мой путь осенен.

Я – ветер, я – вереск,
я – горькая пыль.
Потерян тот берег,
к которому плыл.

Прощанье – плачевно.
Леченье – сплеча.
Твое всепрощенье —
моя всепечаль.

В рассветной прохладе
исчезнешь, маня.
Ты – боль, ты – проклятье,
ты – глупость моя.

Я – остров, я – осень,
над свечкой ладонь.
Ты – прежде, ты – после,
ты вечно – любовь.

Под вечер поверить
в повергнутый пыл?
Я – ветер, я – вереск,
я – горькая пыль.

Ты – вызов, ты – тайна,
ты – рядом, ты – вне.
Как жарко шептала:
«Ты – мой, ты – во мне».

Ты – первая полночь,
и воздух – лилов.
Мы – прежде, мы – после,
мы вечно – любовь.

счастье это теплое ружье
чье-то невозможное плечо
запоздалым окриком рассвет
вдруг уронит вымученный снег

станет осень в джинсах и боса
сыпать бусы сеять небеса
упадут цветы к твоим ногам
вопреки прилипчивым деньгам

ты придешь лениво и легко
сбросив сон как старое пальто
будешь даже с осенью на ты
сдвинешь стены и сведешь мосты

Заснули дома,
заснежены двери,
зима белой бабочкой
кружит сквозь сны,
и сводит с ума
пропеллер метели
в завьюженных окнах
седой тишины.

Жонглирует ночь
смешными снежками,
и, привороженный
сонатами снов,
расплещется луч
в случайном стакане
из лунных надежд
и лучших стихов.

Полночный кустарь
коверкает пальцы,
но клавиатура
коварно молчит.
Лишь брезжит пустырь
забытого счастья —
рассыпанный свет
вчерашней свечи.

Пустые уста
скривятся в усмешке,
но звездный устав
так светел и строг,
что ломкие сны
и снежные фрески
восторгом наполнят
постылый острог.

1979

Среди лугов найти свой жанр
и стать травинкой малой мне бы
там, где в ладонях я держал
звенящую частицу неба.

Я этот миг всю жизнь ловил —
и он меня наполнил верой.
И сверху солнечный клавир
струился над землею белой.

И день сгорал. Вступал закат
в свои права. Шептались ветки.
Успеть бы мне земле сказать:
«Прекрасная, пребудь вовеки».

Господи, что мне делать?
Крик стекленеет в ночи
и прорывает пределы:
«Господи,
что же
мне делать?!»
Лучше – молчи.