Вадим Штейнбрехт - Шестое число. Стихи

Недолго сквозь марши траурным маршем
стволу высыхать.
У каждого своё назначение —
жить или созидать…

Мышечный срез желудочка
в трубочку холод сожмёт.
Смерть – это просто рождение
наоборот.

Вам не нравится похо…
Ва… нра… мерика…
Больше не раст…
Фикусы.

Опять и сумрак за окном.
Земля набухла…

Мохнатенькие тоскунчики,
махонькие,
по комнате таскаются из угла в угол.
Таскают на нитках привязанных токсиков.
Те мохнатенько зевают: «Тоскота… Тоскота…»
Ушки вздрагивают.
Ждут.
Стука в дверь, звонка.

Но минута за минутой
выкукливаются в ленивых бабочек
и вылетают в окно.
Одинокость зло потирает руки —
подсчитывает барыши.

А мне бы – зонтом в твоей руке,
под дождём,
по улицам Москвы.
А ещё лучше —
по набухшей земле.
И чувствовать: по спине
хлопают капли,
как друг по плечу.

Мохнатенькие тоскунчики
уткнулись в подмышку.
Опять дождь. Опять не усну.
Опять.

В мире весомее нет ничего,
чем отрицание, чем невесомость.
Сколько там весит горькая совесть?
Так отчего же так тяжело?

И уронив на колени лицо,
переберите свои оправдания.
Чем измеряются воспоминания?
Так отчего же так тяжело?

Кто ты на свете? Не всё ли равно?
Только к чему же тогда гениальность?
Чем для души тяжелее бездарность?
Так отчего же так тяжело?

Ты ли не помнила, ты ли не знала:
выкинуть прошлое не проще ль всего?
Сколько нас прожитых в прошлом осталось?
Так отчего же так тяжело?

Ты раздвоилась.
Вас много. Вас много…
Ты отошла от стены к столу.
Ты прислонилась к зелёным обоям.
Ты поднесла пальцы к виску.

Ты обронила тяжёлое слово,
словно не ведая смысла его.
Ты засмеялась, устало, беззлобно.
Ливень, как кнут, хлестанул по стеклу.

Вздрогнула ты. Но другая молчала.
Веки тревожно прикрыли зрачки.
Там, в темноте, зарождаются капли
опроверженьем моей правоты.
«Но разобьются», – продолжила ты.

В мире весомее нет ничего,
чем отрицание, чем невесомость.
Сколько там весит горькая совесть?
Так отчего же так тяжело?

Фаянс… Фантастика… Фагот…
Но нота «фа» не поддаётся.
В глазах зрачками разольётся
надежды краткий звук, когда
ты, молча плача, слёз не вытрешь.
И хлопнет, как в ладоши, крыша,
когда прозрачная гроза
пройдёт над ней канатоходцем.
Но нота «фа» не поддаётся.
И остывает в чашке чай.
Стругацких том раскрыт наполовину.
Но в краткий звук, как в тесную квартиру,
не можешь ты вместить свою печаль.
И вот уже который год —
фаянс…, фантастика…, фагот…

Когда это было я, право, не помню.
Но ветви в стекло леденцово стучали.
Опилки пылинок тянулись лучами.
И в комнате пахло мохнато-зелёным.

Стеклянные вишни давно перезрели.
Пастух для пастушки свистит на свирели.
Всё прыгают в танце бумажные звери.
И дура-сова всё моргает глазами.

А стрелки часов – ни вперёд, ни назад.
Но ухо приложишь к стеклянному боку
и слышишь – внутри потихоньку стучат