Владимир Фирсов: ДВА СОЛНЦА

Мы и люди, и боги,
Стерегущие эти края.
Не дымком самокруток,
А дымом эпохи
Закурила деревня моя.

Было грустно когда-то.
Не приходится нынче грустить,
Седовласый профессор,
Расщепляющий атом,
Приезжает к родне погостить.

И, тряхнув стариною,
Допьяна напоив полсела,
Сядет весело в сани
И снежной летит целиною
Молодецки:
— Была не была!..

А потом за ответным
Угощением
Вечер пройдет.
Щуря очи хитро
От неяркого света,
Старина разговор заведет.

Как, мол, дети?
Как внуки?
Ровесников спросит.
И вдруг:
— Жаль, что вас, мужики,
Не хватает в науке! —
Скажет доктор наук.

А народ посмеется.
Наполнит стаканы народ.
И заметит профессор,
Что весело пьется,
И украдкой о чем-то вздохнет.
И умолкнет.
Ни слова.
Лишь будет очки протирать.
После молвит:
— Придется ли свидеться,
Выпьем ли снова? —
Будто время, пора умирать.
Загрустит
Не о смерти.
Скорее — наоборот.
— Да, не сладко в науке бывает,
Поверьте.
Но и ваша работа — не мед. —
И, пожав на прощанье каждому руку,
Скажет голосом, полным тоски:
— Сыновей, мужики, присылайте...
В науку.
Мы без них пропадем, мужики!

Пусть от Москвы
До отчего порога
Немало звезд, немало лунных верст!

Горит звезда,
Каких на свете много,
Но мне она милее всяких звезд.

Она одна — звезда над лунной рожью
В туманами просвеченной дали,
Звезда полей!
Она неосторожно
Бредет себе по краешку земли.
Бредет себе,
Касается колосьев,
Дрожит
В кустах прибрежных ивняка, —
Над ней проходят молодые лоси,
Над ней скрипят тележные колеса, —
Моя звезда, она невысока!

И все-таки она — моя!
До боли,
Моя, родная — до скончанья дней —
Звезда полей над материнским полем,
Над тихою Смоленщиной моей...

И в час,
Когда мне горько и обидно,
Когда иные звезды надо мной,
Когда моей звезды
В Москве не видно, —
Я все же доверяюсь ей одной.

И пусть она далекая такая,
Пусть не у всех сияет на виду,
Я к ней иду, в потемках спотыкаясь,
И ей одной
Несу свою беду.

Проходят годы, как проходит лето...
Пылит заря рябиновой пыльцой.
И падают в холодные рассветы
Листы берез, омытые росой.

И на душе печально и тоскливо.
Наверно, оттого,
Что над рекой
Одна, как прежде, остается ива
С невысказанной вечною тоской.

По ком она печалится, тоскует?
Что снится ей, когда темным-темно?..
Река молчит.
Кукушка не кукует.
И журавли отчалили давно.

Тоскует ива
И к земле клонится,
Все ищет что-то, глядя в тишину.
И не с кем ей печалью поделиться,
И не с кем ждать далекую весну.

И так всегда.
Проходит год за годом.
Столетия вот так же протекли.
И неизменно
Русская природа
Хранит печаль тоскующей земли.
Печаль
По всем скорбящим
И ушедшим
В безвестную рябиновую даль...

Как не понять, о чем береза шепчет, —
Ей тоже не с кем разделить печаль.
Как не понять, о чем леса тоскуют,
О чем молчит холодная река?!
Но не найти мне родину другую,
Где бы печаль
Была вот так легка.
Легка,
Как лист, сорвавшийся с березы,
Чиста,
Как синь росинок на листах.
И не беда,
Что я роняю слезы,
Невидимые в дальних городах.

Птицы жмутся к жилью человека.
Знать, во всем
Доверяют они
Человеку двадцатого века,
Человеку,
Что птице сродни.

Пой, малиновка, песню рассвета!..
Я по-своему тоже пою
В середине цветастого лета
Немудреную песню свою.

Я несу сокровенное слово
Благодарной природе на суд,
Позабыв,
Что опять птицеловы
Под полой свои сети несут.

Время спать.
Но я опять не сплю...
Свет луны за окнами струится.
Не лунатик я
И не люблю
Этот свет с глазами мертвой птицы.

Выхожу из дома
И бреду
В снежное, полночное, лесное.
Ах, луна!
Ты снова надо мною
Заслоняешь дальнюю звезду.

Звездочка-малышка!
Не печалясь,
Подожди немного,
И луна
Поплывет,
Как парусник, качаясь,
И опять ты будешь мне видна.

Снова будешь весело лучиться
И гореть в космической дали.
Знаю,
Было нелегко пробиться,
Дотянуться светом
До Земли...

Мне ведь тоже было трудно:
Голод
В раннем детстве,
В юности — нужда.
Я с тобой в сравненье очень молод.
Только знаю — это не беда.

Не беда, что многим не потрафил,
Что воюю,
Как и воевал.
Лишь бы звезды трудных биографий
Мертвый свет луны не затмевал.