Владимир Фирсов - ДВА СОЛНЦА

Набатные
Молчат колокола.
Их музыка
Как будто умерла.
Им не звучать
Над Волгой и Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой.
Их гневный голос
Навсегда затих,
Как в колыбелях,
В звонницах седых...

А было — били,
На подъем легки.
И купола
Сжимались в кулаки.
И мирный люд
Снимался со дворов
И шел на гуд
Литых колоколов.
И пахари,
Не допахав борозд,
Вставали над землею
В полный рост.
И ржали кони,
Чуя седоков.
И разлетались
Искры от подков.
И так — всегда...
Когда грозит беда...

Теперь — не то,
Теперь — не те года.
Набатные
Молчат колокола,
Их музыка
Навеки умерла.
Им не звучать
Над Волгой и Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой.
Их гневный голос
Навсегда затих,
Как в колыбелях,
В звонницах седых.
А жаль!..
Покамест нам
Грозят войной.
Покамест неспокоен
Шар земной,
Я бы хотел,
Чтоб в дни победных
Дат
Гудел
Предупреждающе
Набат —
Над Волгою гудел
И над Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой,
Гудел,
Не уставая говорить,
Что с русскими,
Не следует дурить,
Что русские,
Как никогда, сильны,
Хотя они
Устали от войны!..

И пусть молчат,
Молчат колокола.
Я знаю —
Память их не умерла.
Она живет —
Над Волгой и Окой,
Над вольным Доном,
Над Москвой-рекой!

Вышел парень, невзрачный с виду,
И сказал, подождав тишины:
— Выступает хор инвалидов
Отечественной войны... —
Перед тем как они запели,
Над дорогами всей земли
Прогремели
И проскрипели
Самодельные костыли...
Песня, песня!
Сколько тоски,
Сколько горя в ней и тревоги!
И несут эту песню в дороге
Балалаечник без руки
И танцор, потерявший ноги...
Песня, песня!
Сквозь клубы пыли
Над простором родной земли
Увидали рассвет слепые
И глухие слух обрели.
И под солнцем
В потоках света
Стали черные реки видны...
Стой! Замри!
Не вращайся, планета!
Выступает
Память
Войны.

Над Черной речкой белые стога.
Вороны с криком
Мимо пролетают...
Как все нелепо!
И лицо врага
За снежной дымкой отдаленно тает.
Как все нелепо!
Горький плач саней
И тишина,
В которой мало света...
Осиротели песни наших дней
С последней песней вещего поэта.
Он умирал...
Но в мире смерти нет!
Вот Лермонтов,
Смеясь, идет к барьеру.
И падает.
И снова меркнет свет...
Пока в сырой земле лежит поэт,
Его убийца делает карьеру.
А если ты не веришь,
То спроси
У Черной речки,
У седого леса:
С далеких дней
Так было на Руси —
На каждого поэта — по Дантесу.

Под музыку реки,
Где кони воду пьют,
Поют березняки,
Березняки поют!..

Поближе к ним шагни.
Прислушайся.
Спроси,
О чем поют они
Веками на Руси.

Их песню глубоко
Сумей в душе сберечь,
И ты поймешь легко
Языческую речь.

Под посвисты кнута,
Под храп чужих коней,
Она, как свет чиста,
Дошла до наших дней.

Над нею сотни лет
Ревели топоры.
Но чист и ясен свет
Березовой коры.

О песенная даль!..
В родимой стороне
Уйми мою печаль,
Когда печально мне.

И силу дай,
Когда
Усталость подомнет.
Встречай меня всегда
Березой у ворот.

Чтобы в иной дали,
В неоновом огне
Язык моей земли
Был вечно ясен мне!

В моей крови гудит набат веков,
Набат побед и горьких потрясений!
И знаю я — до смерти далеко.
И вновь зову веселье в час весенний...

Бывает так, что белый свет не мил.
Но вот
В полях последний лед растаял.
И я окно распахиваю в мир
И календарь моей весны листаю...

В тот календарь,
Что весь пропах листвой,
Характер вписан строчкой голубою.
В характере моем —
И озорство,
И выдержка солдата перед боем...

Я слышу —
Соловьи росу клюют.
И солнце поднимается все выше.
За сотни верст
Я в это утро слышу:
Опять на взгорье петухи поют.
За сотни верст...
Идут девчата вновь
Встречать зарю, что встанет над деревней.
О, как у них течет по жилам кровь!
Точь-в-точь как сок по молодым
деревьям.
Идет весна!
И, душу веселя,
Зеркальными играет лемехами.

И весело
Вращается Земля —
С девчатами,
С ручьями,
С петухами!

Привянули.
Завяли.
Отцвели...
И все ж от вас мне никуда не деться,
Подснежники —
Цветы моей земли,
Неяркие огни босого детства,
Я вас ищу,
Но не могу найти.
Склоняюсь над высокою травою.
Напрасно шмель гудит над головою —
Он к вам не в силах указать пути...
Но знаю я:
В родном краю, как прежде,
Где бьет родник, песчинки шевеля,
Еще стоит мой маленький подснежник,
Пригнувшийся под тяжестью шмеля.