Николай Калиниченко: Когда он шагнёт…

И кони тогда понесут в тишину
полусветную
Внезапного страха людского прогорклую
вонь,
Лишь мальчик-прислужник с глазами
зеленого цвета
Не двинется с места, ко лбу прилагая
ладонь.

Что держит его? Тенета колдовства
заповедного?
Зачем он недвижен в янтарном закатном
огне?
Прельщение? Страх? Или клятва
родителя бедного,
В момент безысходности истово данная
мне?

Смешной человечек! На что мне твои
обещания?
Когда вам обещан небесный, заоблачный
рай.
Я жертвы не трону, лишь только коснусь
на прощание,
Над ухом склонюсь и тихонько
промолвлю: «Ступай…»

И двинется конь, оступаясь, кабаньими
лужами,
Тряхнет головой и быстрее в распадок
войдёт,
И звонко, и тщетно под ним, словно
клятвы ненужные,
Раскрошится в пыль ненадежный
октябрьский лёд.

В кружке пиво темно и дымно.
Ночь уключин, бортов и палуб,
И луна с желтизною дынной
В перекрестье мачтовых палок.

Свет неяркий огней причальных,
И цикады – на старых стенах,
Где, пятная камней песчаник,
Оседала людская пена.

И кричали они, кричали,
Обратив к небесам укоры.
И в ответ небеса молчали,
Но всегда отвечало море.

Что у каждого путь измерен,
И сверх меры нельзя ни пяди,
И накаты вплетало в берег,
Словно в косу седые пряди.

А потом, уходя с отливом,
Забывало слова пророчеств
И плескалось в бокале пивом
С дымным привкусом лунной ночи.

У стволов – непроглядная умбра теней,
Синий бархат небесного фрака.
И, наставив рога ятаганной луне,
Лист каштана на грудь опустился ко мне,
Пятипалый, как след волколака.
Парк так темен, так тягостно влажен
и пуст,
А бульвар за оградой так ярок,
Видит Бог, я сегодня туда проберусь
Между строк. И бульвара испробую вкус
С ароматом антоновских яблок!
И пускай полицейский терзает свисток,
Пусть бежит расторопная стража.
Нынче ночью Земля совершает виток,
И осенний бульвар – точно цирк шапито,
Точно сцена на эллинской чаше.
Время дорого. Сладостью спелых плодов
Я скорее спешу насладиться.
Ведь стеклянные пальцы ночных холодов
Уже делят сюжеты на «после» и «до»,
Незаметно листая страницы.

В моих перчатках прячется апрель,
Промозглый, неустойчивый, московский,
Где робкие весенние наброски
Сдувает ветер северных земель.

И снег обильно потчует поля,
Беременные тонкими ростками.
Где в тигле суток бьются лёд и пламень,
И днём печёт, а ночью – до нуля.

Где вдоль дорог еловая тоска
И вороньё, и рыбаки на плёсе.
Где в сумерках на тракт выходят лоси,
Чтоб грудью встретить бег грузовика.

В моих перчатках утренняя мгла
И солнца свет, рассеянный и нежный,
И тонкий лёд, проникнутый надеждой
Пока недостижимого тепла.

Под стенами замка по лицам камней
Струятся одежды гор.
Туман таится и ждёт на дне
Средь мха и мышиных нор.

Но только вспыхнет последний пик
В святом закатном огне,
Встает тумана седой старик
Навстречу юной луне.

Она прекрасна и так свежа
Уже миллионы лет,
А он напрасно стремится сжать
Её невесомый свет.
Но в этом стремлении он так велик,

Что может укрыть собой
И лес, и скалы, и замка клык,
Поднявшись к небу в единый миг,
Как берег, морской прибой.

Прекрасные замки король воздвиг,
Хоть не было в них нужды.
Забытая доблесть из старых книг
Питала его мечты.

На диком камне в лесном краю,
Где только олень бродил,
Изящные башни легко встают,
Белее лебяжьих крыл.

Печальную участь обрящет тот,
Кто к миру встаёт спиной.
Король повержен, и двери вод
Сомкнулись над головой.

Погиб романтик, пророк, поэт,
Пришло дельцов торжество.
И все же, как остров в потоке лет,
Даря потомкам надежды свет,
Сияет мечта его!

Над морем туч чернеющий колосс
Стяжает молний пламенные всходы,
Парит крестообразный альбатрос,
Благословляя сумрачные воды.

И нет на берегу укромных мест,
Лишь на холме угрюмом и покатом
Кресту живому рукотворный крест
Дарует свет увядшего заката.